Шульгин внимательно следил за Гучковым; боялся, что он скажет что-нибудь резкое, злое, безжалостное. Он также наблюдал за Государем, стараясь угадать, какое впечатление производит на него речь Гучкова. «Государь смотрел прямо перед собой, спокойно и совершенно непроницаемо, — записал Шульгин в своих заметках. — Единственно, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: „Эта длинная речь — лишняя“»… Гучков действительно говорил очень долго. Может быть, сказалась отчасти привычка многих «политических» господ к многословию. Он ни разу не употребил слов «бунт, мятеж, восстание»; у него все было приглажено, причесано, умыто. Вместо определенного понятия «бунт» у него фигурировало безликое, неопределенное, бесхребетное слово «движение». Бунт требовал от государства подавления его вооруженной силой, а перед движением — извольте снять шапки. «Всякая борьба с этим движением безнадежна»…
Гучков закончил свою речь словами: «Видите, вы ни на что рассчитывать не можете. Остается вам только одно — исполнить тот совет, который мы вам даем, а совет заключается в том, что вы должны отречься от престола… Я знаю, что то, что я вам предлагаю, есть решение громадной важности, и я не жду, чтобы вы приняли его тотчас. Если вы хотите несколько обдумать этот шаг, я готов уйти из вагона, подождать, пока вы придете к этому решению, но, во всяком случае, все это должно свершиться сегодня ночью. Я останусь час или полтора, и ко времени моего отъезда нужно, чтобы документ был в моих руках»…
Гучков действовал как хулиган, который, поймав жертву в темном углу, произносил многозначительно: «Кошелек или в морду»… Были только употреблены другие слова, но сущность оставалась той же самой. Хулиган политический действовал нахрапом, как действуют все обыкновенные хулиганы. В его словах, кроме того, была ирония и насмешка над тем, кто еще почитался Самодержцем Всероссийским. При этом он был так «великодушен и милостив», что готов был подождать часок-полтора, — «пока вы придете к этому решению»; но тут же присовокупил внушительно: «ко времени моего отъезда нужно, чтобы документ был в моих руках»…
Рузский слушал речь Гучкова в раздраженном состоянии. Начиная с отказа вернуть телеграммы, настроение у него упало. Ставка, потеряв терпение, чуть не ежеминутно требовала к аппарату генерала Данилова, передавала нарастающие, провокационно-панические сообщения (хотя в этот день в столице было почти все спокойно), упрекала за медлительность и требовала решительных действий. Неудовольствие Алексеева особенно раздражало его. Они никогда не были в приятельских отношениях, ни в чем не соглашались, и тайно для себя Рузский соперничал с Алексеевым на высокой служебной лестнице. Проделка свитских с депутатами переполнила чашу его желчи.
Когда-то Лев Толстой в запрещенной брошюре писал: «Всегда власть находится в руках тех, кто повелевает войском, и всегда все властители озабочены более всего войском, заискивают только в войске, зная, что если войско с ними, то власть в их руках»…
Увы, в трагические дни России высшее командование армией покинуло своего державного вождя. Самая маленькая поддержка, верноподданнический совет, преданное сочувствие могли сыграть великую, решающую роль и перевернуть ход событий. Даже в последний час, когда два штатских господина прибыли требовать отречения, еще не все было покончено. У смелых — есть крылья; у верных — есть вера и верность. Но крылья были бессильно опущены, а верность не выдержала испытания. Рузский простодушно поверил «милостивым государям», делавшим высокую политику. Он противоборствовал Царю, не поняв своей роли в истории.
Гучков желал показать Государю полную безнадежность положения. Он сказал ему:
«Всякие попытки со стороны фронта насильственным путем подавить движение ни к чему не приведут… Ни одна воинская часть не возьмет на себя выполнение этой задачи. Как бы ни казалась та или другая часть лояльна в руках своего начальника, как только она соприкоснется с Петроградским гарнизоном и подышит тем общим воздухом, которым дышит Петроград, — эта часть немедленно перейдет на сторону движения. Поэтому всякая борьба для вас бесполезна»…