Распни Его

— Государь, вот та объективная, подлинная, страшная обстановка, которая угрожает нам военным разгромом, внутренней смутой и небывалой разрухой. К революции мы пришли в результате многих непростительных ошибок, совершенных и вами, Государь, и правительством, и многими другими. Долг перед Родиной повелевает мне сказать вам всю правду, как бы она ни была горька…

Рузский посмотрел вопросительно на Государя и этим взглядом спрашивал: «Можно ли говорить?» Государь ответил на этот красноречивый взгляд:

— Николай Владимирович, у меня тоже есть долг перед Родиной… большой долг. Я уже вам сказал о своей готовности выслушать все, что вы желаете и считаете необходимым мне доложить. Иначе, наша беседа не имела бы смысла. Вы можете говорить совершенно откровенно, и я буду стараться постигнуть мои ошибки и понять то, чего не понимал до сих пор. О моих ошибках я уже не раз слышал от председателя Думы, только я не знаю, кто их совершил больше…

О своем разговоре в эту ночь Рузский сообщил потом Данилову, что было, конечно, естественно. Может быть, по склонности человеческой к самолюбованию, рисовке и самооправданию, он кое-что сгладил, прикрасил, кое-что невыгодное опустил и представил картину так, как это ему казалось лучше. Вот его собственный короткий рассказ.

«Первый и единственный раз в жизни я имел возможность высказать Государю все, что думал, и об отдельных лицах, занимавших ответственные посты за последние годы, и о том, что казалось мне великими ошибками общего управления и деятельности Ставки. Государь со мной соглашался, многое объяснял и оспаривал. Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, подав с кабинетом в отставку. „Я ответственный перед Богом и Россией за все, что случилось и что случится. Будут ли министры ответственны перед Думой и Советом — это безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность“. Я старался доказать Государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу „Государь царствует, а правительство управляет“. На это Государь возразил, что формула эта ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться. Он снова оттенил, что он лично не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед Богом. Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена в качестве ответственных перед палатами министров, и высказал свое убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый кабинет, — все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей»…