— Господи, Ты все знаешь и видишь, — произнесла она, упав на колени. Опустилась тяжело и замерла недвижно, устремив взор на образ Богоматери в мягком свете лампад. — Мати Всепетая, исцели мою больную душу, — шептала она беззвучно. — Дай мне силы нести крест. Враги мои восстали на меня, ополчились ненавидящие и преследуют клянущие. Ты знаешь, что я никому не хотела зла… Избавь меня от этих невыносимых мук… Но если нужно нести крест, если на это есть воля Твоего Сына, я буду нести его, только помоги, не оставляй меня… Сын Твой падал под тяжестью Креста, что я могу, слабая… Помоги мне…
И она зарыдала. Слезы катились по бледным щекам. Сердце надрывалось от боли, от жалости к несчастному, забитому судьбой мужу, к детям.
— Прости меня за то, что я слабая, не могу простить моим врагам. Они оклеветали меня. Они не пожалели меня как мать, не пощадили как женщину, очернили как жену. Они затоптали мое имя, мою честь, в грязь и надругались над моими чувствами… Но Ты, милосердная, прости меня и их прости…
Спустились давно сумерки. В узкие окна смотрела вечерняя темнота. Из глубины храма доносился древний великопостный напев: «Помощник и Покровитель бысть мне во спасение: Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его: славно бо прославися»…
Царица вышла из храма успокоенная и облегченная. Теперь она снова чувствовала силу нести крест.
Трагически сложилась судьба этой женщины. Когда-то она мечтала, как мечтает каждая девушка, о большом человеческом счастье. Она была молода, прекрасна собою, была любима и сама любила так, как, может быть, не любила ни одна женщина. Ее высокие нравственные качества, доброе отзывчивое сердце, глубокая религиозность и выдающийся ум — давали основание думать многим, что она станет любимицей народа, что ее будут благословлять подданные. Но жизнь сложилась совсем иначе и совсем не так, как грезилось молодой принцессе.
Новая родина духовно полонила молодую Царицу. Беспредельный, таинственный простор земли, равнины, горы, пустыни, леса, моря и реки, весенние грозы, зимние бураны, вьюги, ветры степные — все стихийное, широкое, могучее полюбила она пламенно и страстно. Здесь она нашла то, чего нет нигде на белом свете, чего не могла иметь тесная, меркантильная, обездушенная Европа. Нашла русскую правду и русскую святость. Она открыла здесь новый духовный мир, какого не было на культурном, просвещенном Западе, где почти все говорили и крепко утверждали:
Здесь — и в жизни, и в философии, и в духовных исканиях — люди исповедовали идеал вселенского, всечеловеческого братства и христианской любви. Там, на Западе, воздвигали роскошные дворцы и замки, превозносили гордость человеческую; здесь в смирении и в простоте строили монастыри, скиты и лавры. Там поклонялись золоту, здесь — чудотворным иконам, мощам святых угодников и святыням народным. Там гордыня и стяжание — здесь тихая сень и смирение. И возлюбила Царица Святую Богоносную Русь.
Но глухо осталось к ней русское общество. Русская знать и русская интеллигенция не заметили и не оценили нравственной чистоты молодой Царицы и ее восторженной любви к новой Родине. Да и как они могли оценить, когда сами уже растеряли бесценное достояние своего народа! Не понравилась обществу любовь Царицы к патриархальной семейной жизни, к ее скромному, непритязательному трудолюбию, к умеренности и к некоторой замкнутости.
Для «шумного света», с его специфической атмосферой, с чудесно раскрашенной фальшью, лестью и ложью, с пьяным разгулом, с бессонными ночами, с цыганщиной, с чувственными развратными наслаждениями, с пересудами и сплетнями, с леностью и с утраченным чувством русскости, — Царица была слишком пресной. Почти с первых лет легла трещина между Царицей и обществом. Началось, как это часто бывает в жизни, с мелочей. Александра Феодоровна была робка, стыдлива и застенчива. По этой причине она краснела, смущалась и избегала общества; она не умела и не могла очаровывать так, как очаровывала людей вдовствующая Царица Мария Феодоровна. И общество поставило ей в минус «надменность, нелюдимость и холодность».
А когда между людьми ложится тень неприязни, антипатии и вражды, тогда они перестают видеть неприятного им человека нормальными глазами, с нормальной точки зрения и представляется он им, как в кривом зеркале, — в искаженном виде: выпячиваются, растягиваются и расширяются одни стороны и суживаются, мельчают и приобретают комический характер другие. Судят пристрастно, осуждают строго.
Год за годом Царица рожала детей или ходила беременная. Казалось бы, в этом ничего не было противоестественного, шокирующего и смешного. Весь свет рожает. Но «свет» думал иначе. «Она опять ходит брюхатой», — говорили одни; «Плодовитая немецкая фрау», — острили другие; «Это же неприлично для Царицы. Рожает, как простая баба», — возмущались третьи.