Распни Его

Но радость матери не была полной и не могла быть полной. Она томилась страшным предчувствием. Душу ее точила тайная тревога. Она хорошо знала страшную наследственную болезнь Гессенского дома; от гемофилии умерли ее дядя, брат и два племянника. Царица ужасалась при мысли, что она может передать эту болезнь своему сыну. Она вся холодела, сжималась и трепетала, когда по ночам, в расстроенном воображении, предчувствие переходило в уверенность.

Судьба была безжалостна. Скоро родители убедились, что их возлюбленный сын болен проклятой болезнью. Оружие скорби прошло душу и сердце Царицы. С этого момента она уже больше не знала покоя. Черным, безысходным мраком затянулись дни ее жизни. Одна мысль владела ею беспрестанно: «Мой сын болен. Надо бороться за его жизнь»… Были продуманы все предосторожности, были приняты все меры; были призваны к лечению медицинские светила: врачи, хирурги и профессора. Но все было напрасно: наука была бессильна, а уберечь от случайностей живого по характеру ребенка было невозможно.

Убедившись в бесплодности усилий человеческих, Царица обратилась к последнему прибежищу. Только один Бог может спасти ее мальчика, только Он может совершить чудо; только от Него зависит послать здоровье, радость и счастье. Часто в мягком полумраке потаенных углов храма, прячась от людей, она смотрела немигающими, застывшими глазами на образ Богоматери и беззвучно шептала слова, которые ей подсказывала материнская любовь и материнская скорбь.

Приливы и отливы следовали в болезни. Когда после припадка мальчик, медленно набираясь сил, розовел, оживлялся и весело играл, сердце матери ликовало; пасхальным звоном раздавался для нее тогда звонкий смех сына. В душе воскресала надежда. Умиленная и радостная, сияя от счастья, она говорила близким: «Господь услышал меня. Он сжалился надо мною».

Но радость скоро сменялась печалью. Страшная болезнь набрасывалась снова. Наступали дни тревоги, наступали минуты беспросветного, мучительного, долгого отчаяния. Только мать, только любящая беспредельно, до самозабвения, мать может понять и перечувствовать ту невыносимую боль, которую чувствовала Царица.

В одну из жутких, страшных минут к постели умирающего мальчика князь Путятин привел «старца» Григория Распутина, человека с горящим взглядом ветхозаветного пророка.

«Верь в силу моей молитвы, — сказал необыкновенный сибирский крестьянин. — Верь в могущество моего заступничества перед Богом, и твой сын будет жить».

Царица содрогнулась. Надломленная долгой борьбой, доведенная до предела наивысших страданий, она почувствовала трепет в душе, точно обожгло огнем. Ее поразил громовым образом этот человек с непонятной, загадочной силой. Давно уже ее душа влеклась к таинственному и непостижимому. И вот перед ней стоял «Божий старец», который властно сказал: «Верь! Верь в чудо!..» И она поверила.

Распутин был высок ростом. Вид имел типично мужицкий. Одет был в просторную белую рубаху навыпуск, пояс терялся в складках; черные штаны были вправлены в высокие сапоги. Длинные монашеские волосы с неровным пробором посредине мягко падали на плечи и сливались с растрепанной густой черной бородой. На исхудалом бледном лице выделялся крупный нос и глубоко сидящие, острые, пронизывающие, серовато-зеленые глаза. В этих лихорадочных глазах был весь фокус и вся таинственная сила этого человека. В минуты напряжения они как будто излучали магический, мерцающий свет.

Царица поверила в силу Распутина; поверила безоглядно, не оставляя для себя никаких сомнений. Не раз она собственными глазами видела чудо. Видела, как под таинственным, напряженным взглядом «старца» кровотечение останавливалось, болезнь как бы переламывалась и мальчик поправлялся. Видела и еще большее чудо.

Однажды, это было в октябре 1912 года в Спале, Цесаревич тяжко заболел. Врачи потеряли всякую надежду его спасти; с минуты на минуту ожидали рокового конца. Распутин находился в Сибири, за несколько тысяч верст. Тут же ожидал прибывший для доклада Государю министр иностранных дел С. Д. Сазонов. Во дворце была напряженная, какая-то странная, притаившаяся тишина.

Сазонов сидел задумчиво в кресле. Он был человек либерального образа мыслей. Обычный тепло-прохладный интеллигент со скепсисом. В Распутина не верил, над «чудесами» смеялся; почитал их выдумкой или простой случайностью. Сейчас он думал о том, какие последствия повлечет за собою смерть Наследника, в чем он не сомневался.

Внезапно дверь в зал раскрылась. Вошла Императрица. На ней не было лица. Белая как полотно, с обрезавшимися глазами, она еле держалась на ногах. Но взгляд у нее был радостный, на губах светилась легкая улыбка.

— Врачи не констатируют у наследника никакого улучшения, но я больше не тревожусь, — сказала она Сазонову. — Я только что получила от отца Григория вот эту телеграмму.

Сазонов, находившийся в атмосфере общей тревоги, взволнованно взял из рук Государыни тонкий синий почтовый бланк. На нем было написано: