Распни Его

Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России, и начнется, ибо нет у нас надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств, начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать в казармы, в стойла, зальют мир кровью и потом сами испугаются…

Ф. М. Достоевский

Революционерка по духу и по настроениям Зинаида Гиппиус-Мережковская вечером 28 февраля в исступлении кричала перед иконой: «Господи! Спаси Россию. Спаси, спаси, спаси! Внутренно спаси, по-Твоему веди»… Она была напугана до смерти стрельбой, темными, зловещими слухами и видом и делами революционного народа, о свободе для которого она так много говорила. В эти дни перед их домом прошли десятки тысяч людей. Плыли по воздуху красные флаги, трепыхали под ветром кумачовые полотнища. Шли солдаты без воинского вида, бабы, рабочие, подростки и разная рвань, как она определила внутренно. Летела чаще других хриплая, простуженная песня Интернационала:

Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Вставай, проклятьем заклейменный
Мир угнетенных и рабов…

Улица шла, оживленная криками, воплями, стонами, грохотом грузовиков, ружейной стрельбой, пулеметными вспышками, топотом бесчисленных ног, экстазом толпы, опьяненной безначалием, отсутствием властей и анархической жаждой — «дай порвать». В душе человека жила и живет темная, дикая, страшная сила, которая, просыпаясь, превращает его в существо получеловеческое, полуразумное, неспособное бороться с охватившей страстью. Под бессмысленными, озорными, хулиганскими ударами толпы погибло немало произведений искусства, созданий упорного труда, вспышек творчества гения. Низы как будто мстили за то, что они низы; как будто в дикости и тьме ненавидели то, что рождено светом. Темные низкие страсти плыли вместе с толпой.

У Мережковских побывали в эти дни многие: знакомые, малознакомые и просто посторонние — солдаты с обыском. Притащился из Царского Села Андрей Белый, о котором хозяйка сказала: «гениальное, лысое, неосмысленное дитя» и упрекнула его за дружбу с Ивановым-Разумником, «этим писателем, которого точно укусила ядовитая змея»… Заходил взволнованный А. В. Карташов и в экстазе объявил: «Сам видел собственными глазами, Питиримку повезли. Питиримку взяли и в Думу солдаты везут»… (Питиримка — это митрополит С.-Петербургский, а Карташов — профессор Духовной академии). Истинно помутился свет божий. На короткое время заходил Розанов и ушел после нескладного разговора с хозяйкой.

— Ну что — «она» или «оно»? — спросил он Мережковскую. — Сбылись ваши мечты. Покорно вас благодарю за доставленное удовольствие.

— Вы хотите позубоскалить немного, Василий Васильевич? Напрасно благодарите — я тут ни при чем, да и благодарить пока не за что. Я знаю всякие кислые известия о нарастающей стихийности, о падении дисциплины, о вражде Советов к думцам. Уже намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат. Уже налицо таврическое двоевластие. Но я видела много хороших лиц, сияющих от радости. Я видела юных, новых, медовых революционеров с горящими от восторга глазами. Им блеснула заря свободы… Да разве могла произойти невиданно молниеносно революция, если бы ее не хотел народ?..

Розанов продолжал:

— В Таврическом дворце содом, бедлам, мусор, солома, грязь, отхаркивания, мерзость, густой махорочный дым, вонь и визгливые истерические крики ораторствующих идиотов среди непроходимой толпы праздного плебса…

— Этот плебс — ваши ближние. Вы получили блага культуры, они нет; это не их вина; но они все-таки ваши ближние, которым вы должны желать блага, если не любить…

— А вы их любите через окно вашего дома на улице, и вы воображаете, что это любовь, которая им очень нравится и без которой они никак не могут обойтись. Ничего не стоящая иллюзия… Кругом преступное легкомыслие, демагогические вожделения, партийные интриги и сусальный восторг. Как же: «великая бескровная», «рухнул деспотизм», «заря свободы»… Все это лицемерие и ложь. Вопили, что революция нужна для того, чтобы сплотить и объединить все силы страны для победы над немцами. А что же получилось? «Войти в сношение с пролетариатом воюющих стран против своих угнетателей и поработителей, царских правительств и капиталистических клик для немедленного прекращения человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам»… Разве можно было сомневаться, что будет именно так.