Расплавленный рубеж

– В Крыму мне попался один такой. Повели нас на экскурсию, на развалины смотреть. Колонны там мраморные, храмы, обсерватория даже. Говорю: «Эх, какие ж наши предки молодцы, в давние времена и уже так соображали». А он, экскурсовод хренов, морда татарская, мне: «Это все древние греки строили!» Ну не дурак? Античность какую-то приплел. Откуда в Крыму греки? Славянский замок это, а не полис. Тоже чуть не до драки с ним.

На северо-западе, в районе невидных Отрожских мостов, опять загрохотало.

22

Ночь провели в заново отбитых корпусах студгородка. От мостов подошли свежие зенитные батареи с мужским составом. Пулеметы резанули по окнам и щелям корпусов, зенитными орудиями выманили и пробуравили еще два танка, остальных разогнали плотным огнем, выстелили дворы института своими и чужими трупами. На этот раз в студгородке не застряли, рванули дальше, через пустырь к Березовой роще, минули ее, скатились в распадок, густо заросший деревьями. Это оказался Парк культуры и отдыха имени Лазаря Кагановича.

Замерли на бегу лошади, верблюды и зебры на круглой карусели. Не тронула пока пуля и осколок фанерных торговых палаток, качелей-лодочек, веранды для танцев и оркестровой раковины, не опалило взрывом крохотный декоративный штакетник, не завалило землей газонную травку и посыпанные песком прогулочные дорожки. Целым стоял павильон с вывесками «Главхладопром» и «Эскимо», не нарушена геометрия цветников, художественные рельефы, выложенные из темно-зеленого дерна.

Скрытый в глубокой лощине парк не пострадал от многодневных бомбежек, он сохранил свое очарование. Пролетевшие сквозь него солдаты ничего не замечали. Они укрывались за круглыми барабанами омертвевших каруселей, за толстыми стволами деревьев, за афишными тумбами и посылали во врага взаимные автоматные очереди.

Из-под горы бил тонкий родник и мирно стекала струйка в забранный камнем прудик, шепот родника потонул в перестрелке. На краю прудка, опершись на пятиметровое весло и уложив свободную руку на бок, изящно стояла девушка-атлетка, без всякого намека на купальник. У входа в открытый Зеленый театр восседала пара белоснежных вождей, облаченных в полувоенные френчи. Оба с открытыми фолиантами на коленях, они смотрели в глаза друг другу и в мирном споре обсуждали прочитанное. Их невысокий постамент и гипсовые тела отныне просто укрытие, а не предмет искусства.

Рывок от студгородка к парку был отчаянный, на пределе человеческих сил. Из кварталов частного сектора и недр стадионных трибун выползла для немцев подмога. Она обратила чекистов и пехотинцев вспять, однако разбилась о защиту институтских корпусов, снова очистить от русских студгородок не удалось. Заночевали в корпусах, уставшие солдаты валились вдоль стен.

Был среди них один, его в эту ночь не брала усталость. Только стало темнеть – он ушел с позиций. Повод нашелся легко: в тыл непрерывно шли санитарные пары с носилками. Ухватив мокрые от пота и грязи ручки, солдат ушел к мостам, где мелькали белизной и напитывались кровью бинты перевязочных пунктов, где сновали грузовики-летучки. Оттуда он не сразу вернулся к студгородку, свернул в известном ему направлении, пошел в полной тьме покрытого лесом холма, ведомый наитием и верой в провидение. Только оно и вывело его к заветной батарее, а еще ориентир – мелькавшая по левую руку река и свет отражаемых в ней ракет. По дороге он набредал на других зенитчиц, спрашивал Аду, ему отвечали, что таких нет, иногда указывали, куда свернуть. Она поджидала его, немного отошла от зенитки, углубившись в лес, и заметила первой:

– Неужели пришел?

– Обещал ведь, – запыхавшись, но не от ходьбы, произнес он.

– Гляжу – не убили, – как можно циничнее сказала она, а у самой сердце защемило от жалости.

– Плохо метились, – уловил он ее игру и почувствовал, что дыхание его уже не скачет так бешено.

Она старалась приглядеться к нему, мрак поглотил все линии, спрятал его лицо. Ей казалось, что он наверняка изменился за этот день: возмужал, покрылся копотью и легкая проседь вылезла на смену его опаленным волосам, чуть огрубел или стал хладнокровным голос.

– Надолго отпустили?

– Сам ушел… до утра.

– Так и будем тут стоять?

– Зачем же? Давай к реке пойдем.

Она в темноте обхватила обеими руками его правую ладонь, пошла вниз по склону, скорее ведя его, чем следуя за ним. Под двумя парами сапог зашуршал многолетний ковер опавшей листвы.

– Повеселитесь там, любовнички! – не удержался кто-то из подруг Ады.

– Не завидуй! – бросила Ада в ответ.

«А точно ли это любовь? – размышляла по дороге Ада. – Что я знаю о ней? Может, это просто влечение, которое существует у кошек и собак? Иисус-Мария, наставьте меня! Укажите путь! Ай, уже поздно, разве свернешь теперь? Кажется, я и сама за эти три года стала немножечко русская: они всегда рубят сплеча, не оглядываясь… Была не была…»