Расплавленный рубеж

– Так, может, это наши танки-то?

– Может… Попробуй тут разбери впотьмах.

Андрей стал расспрашивать о броде. Ему махнули в сторону реки:

– Найди улицу Дурова, она вниз идет – там, где в реку упирается, водокачка стоит. Возле той водокачки брод был когда-то.

Андрей обежал толпу, пошел вдоль улицы, останавливаясь на перекрестках, выискивая таблички с названиями. В одном месте ему попался указатель «Музей Дурова». «Где музей – там и улица», – решил он.

Похожие, почти единообразные домики с заборами, заросли сирени, цветы в палисадниках и пышные шапки садов. Потом каменные четырехугольные столбы, между ними кованая решетка ограды, затянутая диким виноградом, возле калитки на постаменте – копия античной статуи, богиня с едва прикрытыми тогой бедрами. По бокам от калитки – каменные опоры с навершием круглого освещения.

Двор прекрасен: многоуровневый, с террасами, оградками, балкончиками, беседками, цветниками, бассейном. Во дворе снуют граждане – что-то перебирают, ищут, прячут под одежду, волокут. Та же картина в доме. Мебель тонкая, изысканная, со вкусом. Стен не видно из-за обилия полотен, в углах – скульптуры.

Пара, исполненная в черном мраморе: он на коленях перед ней, вымаливает прощение или просто пристает, она, уставшая от обещаний и его вечных измен, одной рукой уперлась ему в чело, пытается оттолкнуть, вторая рука театрально положена на лоб, голова запрокинута, на лице выражение муки. Оба как есть, голые. В другом углу композиция, один к одному с размерами человека, сделанная из белого камня. У него хитон на голову накинут вроде капюшона, по плечам струится, все тело под собою прячет, но руки открытые. Сидит в массивном каменном кресле, как в чаше, ноги расставил, между ног она, бесчувственная, зажата. Глаза ее закрыты, голова на плечо откинута, вся без одежды. Он своими руками обе ее руки сжимает крепко – не выпустит. В разрезе между волн хитоновых видна его шея, жилистая, худая. И лицо его костяное, едва обтянутое кожей, с надменным ртом, с провалами вместо глаз.

Граждане снимали со стен полотна, прибирали к рукам более мелкие и удобоносимые предметы.

– Не гляди так, солдат, не нужно, – услышал Андрей рядом с собой. – С часу на час немец заявится, не ему ж оставлять.

Андрей бегло осмотрел оставшиеся картины. Увидел небольшое полотно на деревенскую тему, поднял обрывок тяжелой бархатной гардины, завернул в нее холст с золотистой рамкой, перевязал сверток витым шнурком с воланами и бахромой на концах.

На улице совсем стемнело. Андрей дернул за рукав какого-то парня, спросил его имя и про брод. Тот назвался Константином, ответил, что знает место, где можно реку перейти, согласился показать. Правда, пришлось его поуговаривать. Парень твердил, что в темноте реку переходить сложнее, не видно вешек и ориентиров: чтобы нащупать брод, лучше дождаться утра. Потом и вовсе сказал: «А чего вы, дяденька, не переплывете?» Андрей давно ждал этого вопроса, потому совсем не смутился, а наплел заготовленную историю о важных документах, спрятанных в его свертке, которые никак нельзя замочить, о срочной доставке этих документов, о том, что невозможно ждать утра. Не мог же он признаться, что просто не умеет плавать.

Костя осторожно щупал ногою дно, бормотал еле слышно:

– Эх, если б днем, я бы вас в два счета переправил, а теперь не видно. Он, брод, ведь не прямая нитка, у него на середине такой омут, что и с ручками пурнешь – дна не достанешь. Вот тут, кажись, заворот… ох, точно… чуть не нырнул. Теперь вправо, значит, загнем, шагов десять, потом опять прямо.

На берег Костя вывел своего подопечного залитым водою по грудь. Сверток с «секретными документами» остался невредим.

– Ну, бывай, герой, – пожал Андрей провожатому руку. – Родина тебя не забудет. Ты человек ценный, брод нынче вещь нужная. – И внезапно предложил: – Айда со мной! Представлю тебя командиру. Наверняка понадобится на тот берег тайком пробраться.

Костя замялся:

– А что, можно?

Они прошли луговую пойму, в сапогах Андрея противно чавкало. Во тьме замаячили силуэты первых домов. Стали взбираться на дюну, рядом раздался отрывистый окрик:

– Кто идет?

– Свои мы, свои, – вышел вперед Андрей.

– Из какого подразделения? Документы.

Во мраке чиркнула спичка. Огонек выхватил фуражку с темно-синей тульей, где-то сзади, за пределами огонька, мелькнуло еще две головы. Андрей протянул красноармейскую книжку. Снова коротко вспыхнула спичка: строго сведенные брови под лаковым козырьком, рубины лейтенантских кубиков. «Тыловик: кубари на зеленые полевые не успел сменить, козырек суконкой не затянут», – мимоходом подумал Андрей.

– Драпаем, товарищ красноармеец?

– Отступаем, товарищ лейтенант.

– Почему дерзим старшему? Думаешь, если мы с тобой из одного полка, так дезертирство твое прощается?

– Никак нет, товарищ лейтенант, дезертирства не было. Отстал от части, ищу своих.

– Товарищ командир, он не дезертир! – внезапно ожил молчавший до этого Костя – в голосе отчаянная обида. – Он документы секретные несет, он наш.

– Что за документы? Покажите, – вновь чиркнул спичкой лейтенант.