Распахни врата полуночи

Я так доверяла своим снам, что приняла привидевшуюся мне внешность парня как аксиому. Он должен выглядеть так, как нарисовало его мое воображение: невысоким, широкоплечим, с длинными волнистыми волосами, завязанными сзади в хвост, с хищными ноздрями и опасным взглядом черных, как бездна, глаз. С вытатуированной пантерой на плече.

На сцене же стоял совсем другой человек: высокий для своей нации, худощавого сложения, но с рельефными плечами, выдающими завсегдатая спортзала. Черные волосы парня были подстрижены коротко и въерошены по местной моде гелем. Из-за того, что я находилась далеко от сцены, мне сложно было разглядеть его лицо, я лишь заметила, что носил он бородку-эспаньолку. Ничем не примечательный молодой человек в обтягивающей футболке и светлых джинсах, продранных на коленях. Обыкновенный парень с необыкновенным голосом.

«Нет, это не он», — сказала я себе, однако без уверенности и с какой-то странной радостью, разливающейся теплом в душе. Мне не понравился привидевшийся во сне образ, он внушал мне страх, казался демоническим. Сейчас же я видела простого, земного парня.

El pasado ya pasó y no puede cambiarse
y, aprendida la lección, hay que seguir adelante.
Y ahora quiero disfrutar de mi vida conmigo,
para así poder soñar una vida contigo.

De lo que siembres, recogerás, así que estoy tranquilo.[9]

Голос лился на сердечные раны, тревожа воспоминания о недавнем разводе, разбитой семейной жизни и развеявшихся сигаретным дымом иллюзиях. Впервые за то время, что прошло после подписания бракоразводных документов, я испытала острую грусть и сожаление о том, что мое недавнее счастье оказалось стеклянным. То, о чем пел солист, было созвучно моим собственным переживаниям, и моя душа, приголубленная, обласканная, нашедшая сочувствие, неосмотрительно раскрылась, не ведая, что принимает в подарок троянского коня.

Y un día despertaré en una nueva vida,
Dónde no haya que perder,
Dónde no hayan heridas.
Sólo quiero respirar la esencia más querida
Y así poder disfrutar de cada nuevo día.[10]

«Прочь, прочь отсюда! — зашептала осторожность, еще не вытравленная до конца. — Беги! Я чувствую опасность!»

Я бы послушала ее, если бы не была стреножена слишком сильной магией этого голоса.

Группа исполнила лишь две песни, вторая из которых оказалась той самой, которую мне прислал Петр, и, сорвав свою порцию аплодисментов и восторженных выкриков, удалилась. Я еще какое-то время постояла в проходе, будто надеясь, что музыканты вернутся, но вместо них на сцену вышел ведущий, чтобы объявить следующую группу. Мне ничего не оставалось, как развернуться и уйти.

Я вышла во двор, вдохнула жаркий воздух, показавшийся огненной лавой, спалившей внутренности только от одного вдоха. Голова кружилась, ноги дрожали, в ушах раздавался звон. Испугавшись, что потеряю равновесие, я присела на бетонную скамью, опустила голову и сжала ладонями виски. Мне было нехорошо. Жара, духота, сигаретный дым плюс волнение от неожиданной встречи, переживания, связанные с разводом, воскресшие под влиянием услышанной песни… Черт побери этого Петра с его письмами, недосказанностями, загадками и неожиданными сюрпризами. В какую игру он меня втянул? Что ему надо? Зачем он прислал мне песню? Как раздобыл ее?

Мне стало немного легче, я выпрямилась, но все же не торопилась подниматься, опасаясь того, что головокружение вернется. Нужно успокоиться, чтобы подумать над происходящим и попробовать найти более-менее разумные объяснения. Сейчас же, находясь на эмоциональном пике, я видела символичность во всем. Даже в названии группы.

В какой-то момент мне подумалось, что я сплю, и это показалось самым реальным объяснением всех событий, случившихся за последнее время.

И все же, все же… Такое ощущение, будто этот Петр знает обо мне слишком много — даже мои сны ему известны. Иначе как объяснить то, что он привел меня в место, неоднократно мне снившееся? Это действительно какой-то длинный абсурдный сон! Попури из старых сновидений и желаний. Фабрика, поселок, семейная тайна, исполнитель песни… Слишком много для одного дня. Слишком. Неудивительно, что от таких потрясений мне стало нехорошо.

Мне не нравится играть вслепую, когда не знаешь, в чьи ворота бьешь. Сейчас я ясно понимала, что меня поставили с завязанными глазами напротив моих же ворот. Я чувствовала собирающееся над головой облако опасности. Воздух был наэлектризован, как перед грозой, тишина казалась зловещей. Кто-то затеял игру, а я была всего лишь орудием. «Не позволяй играть собой», — сказал мне как-то отец. Следовала ли я этому совету? Не всегда. Но никогда еще так явно не становилась чьей-то марионеткой.