Распахни врата полуночи

Разозлившись, я почувствовала прилив сил. Но в тот момент, когда собралась подняться, дверь бара приоткрылась, и на улицу вышла пара. Длинноволосая девушка с грацией кошки, чья игра на барабанах была такой завораживающей, и высокий молодой человек с голосом, сыгравшим на струнах моей души. Они остановились на крыльце, но освещение было тусклым, так что при всем желании хорошо рассмотреть парня я не могла. Мне показалось, что ему было лет тридцать, и лицо его оказалось довольно привлекательным, лишенным той опасной хищности, которая была присуща герою моего сна.

Глядя на стоящую на крыльце пару, я подумала, что они подходят друг другу, и, словно в подтверждение моих слов, молодой человек обнял девушку и привлек к себе. Она обвила шею парня тонкими гибкими руками и поцеловала его.

Я отвернулась, будто подсмотрела что-то неприличное. Какое мне дело до чужих поцелуев! Но почему-то к гамме разнообразных чувств, пережитых на концерте, добавилось еще одно, определить которое я не смогла. Это было и не огорчение, и не боль, и не ревность (Какое право я имела ревновать незнакомого мне человека, увиденного в первый и, возможно, в послений раз в жизни. Смешно!) в чистом виде, а что-то среднее, будто все эти чувства взболтали в стакане и заставили выпить глоток.

А парочка тем временем, нацеловавшись, уже мирно беседовала. Девушка курила, и до меня доносился тихий звон браслетов, украшавших тонкие запястья. Еще ни разу я не видела, чтобы копеечная бижутерия — пластмассовые цветные браслеты и серьги-кольца — смотрелись на ком-то так не пошло, не дешево, не по-детски, а сексуально. Глядя на нее, хотелось немедленно скопировать ее образ: выстричь челку, выпрямить волосы, вдеть в уши кольца, вставить над губой сережку-«мушку». Но даже скопированный в деталях стиль на другой девушке не выстрелил бы в «яблочко».

Парень, склонившись к девушке, завел ее прядь волос ей за ухо — и этот жест, такой легкий и невинный, показался мне даже интимней и чувственней, чем поцелуй. Он куда красноречивей, чем публичные объятия и страстные поцелуи, рассказывал об отношениях между этими двумя — об их сдерживаемой до удобного момента страсти, об их ласках, которые они дарят друг другу, оставшись наедине, о нежности, с какой смотрят друг другу в глаза.

Я отдала бы пять лет жизни только за одно такое мгновение. Все ласки, которые мне дарил бывший муж, — только за одну такую невинную. Мне подумалось, что можно долго присматриваться к человеку, суммируя положительные качества, взвешивая их, как пакет с черешней, разбивать на спектры свои эмоции в стремлении проанализировать степень своей влюбленности или холодности, а можно просто, без всяких физико-математических вычислений, влюбиться, лишь подсмотрев случайно один жест. Жест, которым он выразил всю глубину своих чувств — увы, — к другой.

Пока я вытаскивала из души неожиданные эмоции, будто из ладони — осколки раздавленного в руке стакана, парочка спустилась с крыльца, подошла к припаркованному неподалеку мотоциклу спортивной модели. Молодой человек снял два шлема. Два шлема — как две зубные щетки в одном стакане.

Взревел мотор, и мотоцикл унес пару в ночь. Оставшись в одиночестве, я постепенно пробуждалась от своих эмоций. Первыми моего слуха коснулись звуки музыки, доносящиеся из бара, — концерт все еще продолжался. Надо же, мне казалось, будто я сидела в тишине, нарушаемой лишь приглушенным разговором девушки и парня… Затем к музыке фоном лег шум проезжавших по шоссе машин. Что за странное наваждение меня посетило?

Я поднялась с лавочки и направилась в сторону поселка.

По дороге за мной увязался котенок. Неуклюжий малыш месяцев двух со смешно взъерошенной белой шерсткой и единственным черным пятном возле носа. Он мирно сидел на ступеньке одного из домов и, казалось, не собирался никуда уходить. Но когда я поравнялась с ним, вдруг тонко мяукнул, словно приветствуя, и побежал за мной. Будто поджидал специально меня.

— Тш… Нет, нельзя. Возвращайся! — сказала я, остановившись. — Иди к своему дому!

Котенок, глянув на меня снизу вверх, вновь мяукнул — не жалобно, не так, как выпрашивают угощение или ласку, а как-то… сердито, будто пытался донести до меня нечто, что я упорно отказывалась понимать.

— Нет! Ты потеряешься, — настаивала я.

Котенок мурлыкнул и потянулся, выставив вперед лапы и выгибая спину — с неожиданной грацией уже взрослой кошки.

— Малыш, давай я отнесу тебя, — присела я перед ним.

Котенок дал взять себя на руки, но когда я опустила его обратно на крыльцо, вдруг зашипел. Опять же, словно взрослая кошка.

— Пока! Будь умницей, — попрощалась я с ним, проигнориров его недовольство.

И быстро пошла прочь. Но все же через несколько метров не выдержала и оглянулась, чтобы проверить, не увязался ли за мной малыш. Нет, в темноте белело пятнышко, замершее неподвижно на ступеньке крыльца. И я, успокоившись, продолжила путь.