Раскрась сам (ЛП)

Тем не менее, хотя слов и не было, Солдат помнил, как чувствовал себя – человеком. Будто бы когда-то, давным-давно, существовали люди, настоящие живые люди, которые видели в Солдате себе подобного. Быть может, у него даже была семья. Ощущение, странное и мимолетное, угнездилось где-то в костях.

У него было много времени на раздумья.

Солдат думал, пока делал ловушки, осторожно устанавливая камни в шатком равновесии, чтобы они, упав, ломали шеи мелким зверям. Он думал, пережидая летний дождь. Он думал, выслеживая оленя в долине, небрежно удерживая самодельный лук и стрелу. Он думал, пока снимал и сушил очередную шкуру для своей увеличивающейся постели. Думал, когда раскрылись почки, и он собирал съедобные растения, чтобы развесить их на стене пещеры для сушки.

Человек сказал, что Солдат его знает.

Человек сказал, что у Солдата есть имя.

Человек назвал его Баки.

Если у него было имя… значило ли это, что Солдат – человек? Значило ли это, что у него были мать и отец? Он решил, что хотел бы иметь сестру. Она была бы младше него, с большими карими глазами и кривоватой улыбкой.

Баки. Солдат перекатывал звуки и слоги на языке. Ба-ки. Ба-а-ки.

- Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, – сказал он как-то, собирая опавшие желуди, просто, чтобы попробовать.

Имя не угнездилось в груди и не легло удобно на плечи, как должно было.

Солдат продолжал размышлять.

Позже, разделывая кроличью шкурку на полосы для ловушек, он попробовал снова.

- Баки, – шепотом сказал он, камнем соскребая с растянутой кожи сухожилия и мышцы. – Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс.

Шли дни, и его соображения о человеческой сущности стали менее умозрительными. Солдат размышлял, что значит быть человеком. Единственными людьми, с которыми он имел дело, были военные и техники. Собственно говоря, если задуматься, его цели тоже были людьми, но они казались ему чуждыми, как чашка или сломанный стул, а точнее, как пыльные манекены. Единственное, что Солдат о них знал, это то, как они умирали.

Плакали. Кричали. Торговались.

Некоторые молчали, а другие молились Богу, умоляя его спасти их.

Не люди, а фрагменты фотографий из досье. Нереальные, призванные дублировать жизнь, но не заключающие ее в себе.

Так что Солдат – или ему следовало называть себя Баки, так, для пробы? – принялся вспоминать техников. Добрые техники, грубые техники, жестокие техники… Добрые и в то же время грубые техники. Добрые, но жестокие техники. Некоторые были резкие – хватали его за руку или толкали в плечо, направляя в нужную сторону. Некоторые дотрагивались до него робко, что в свою очередь заставляло Солдата… а может, он был Джеймс? Он не чувствовал себя Джеймсом… ощущать неуверенность и тревогу.

Некоторые техники ему нравились.

Грэг входил в команду, ответственную за размораживание и реабилитацию, с ранних шестидесятых. Он начинал низкорослым коренастым интерном с черными кудрями и дрожащими руками, медленно превратившись потом в коренастого мужчину за пятьдесят – волосы цвета стали и уверенная крепкая хватка.

Именно Грэг отводил переволновавшихся новичков в сторону и напоминал им об их миссии. Он обнимал его или ее за плечи (или за пояс, если не мог дотянуться, будучи всего пять футов два дюйма ростом) и говорил, что их миссия – подготовить Солдата к заданию. Их обязанности первостепенно важны для здоровья и функциональности оружия, а излишние эмоции и связанные с ними нарушения протокола вредят Солдату больше, чем помогают.

- Стремитесь к высшему благу, – всегда говорил Грэг, проникновенно и торжественно. – Мы здесь делаем первоклассную работу, мы спасаем мир.

Потом он брал новичка за плечо и указывал на строчки информации от датчиков на металлической руке.

- Посмотри, – добавлял он, – разве это не восхитительно?

- Ваши кризисы совести, – говорил Грэг рыдающему новичку, впервые увидевшему обнуление, – не принесут никакой пользы. Только повредят эффективности команды.

Грэг не поддерживал игры, в которые отряды Страйка порой пытались играть с Солдатом. Он всегда прерывал их, прежде чем они успевали нарушить его готовность к миссии. Грэг отмывал Солдата, перевязывал раны, вправлял кости решительными беспристрастными движениями.

И все-таки, чем дольше Солдат вспоминал Грэга, тем меньше тот ему нравился. Если Солдат в самом деле был человеком, если он был Джеймсом Бьюкененом Барнсом, то выходило, что Грэг активно противостоял попыткам других членов команды относиться к нему, как к человеку.

На самом деле, чем больше Солдат думал о том, как Грэг обучал поколения техников трогать Солдата лишь в том случае, когда надо было его передвинуть, вычистить или починить, как утверждал, что сам Солдат предпочитает, чтобы с ним обращались, как с инструментом, тем сильнее у него дрожала живая рука.