Прозвенело выбитое серебряным блюдом окно. Случилось три новых обморока у женщин и четыре — у мужчин. Пастораль вечера не желала идти на убыль.
— Веслав, алхимики так не любят друг друга?
Молчание. Мой тяжелый вздох.
— Это был дурной вопрос, да?
И переспрашивать не следовало, потому что таким образом я удвоила количество дурных вопросов.
— Алхимики
— Ты знаешь, что я имею в виду. Если алхимики стремятся только к чистому знанию, им плевать на всех окружающих, так?
— Угу.
— И на таких же алхимиков, как они сами, так?
— Угу!
— А на тебя так и в Коалиции смотрели, а?
Мне все же удалось вывести его из равновесия.
— Хочешь задать вопрос — не растекайся мозгами по блюдечку с голубой каемочкой! — алхимик в раздражении оригинально слил два оборота и придал результату анатомическую окраску. — Не смотрели на меня так в Коалиции! Не успели… Хочешь знать, почему Зелхес на меня так косился? Вот из-за этого!
Он рылся в своих карманах так долго, что мне уже почти было неинтересно. Меня к времени окончания его поисков занимал концептуально другой вопрос: у него что, еще и в ветровке карманы?! И даже по-другому: а где у него их нет?
А он вытащил на свет божий что-то вроде карманной Псалтири, только вовсе без надписей на обложке и немного тоньше, а сама обложка была неприглядного темно-коричневого окраса. Я посмотрела на это издание довольно тупо. Дурных вопросов больше задавать не хотелось.
— Это мой Кодекс, — пояснил Веслав и помахал книжкой так небрежно, будто прикидывал: долетит она до того окна, которое только что раскололо блюдо? — Точнее, у каждого алхимика такой. Кодекс Коалиции. Не знаю, как насчет других миров, но, если судить по роже этого Зелхеса, — здесь у них тоже что-то подобное есть.
Я вопросительно протянула руку, и Веслав, не глядя, перекинул в нее Кодекс. Сам он вытянулся во весь рост и принялся жевать травинку с отсутствующим и чуть ли не мечтательным видом.
Болеет, наверное, решила я, открывая коричневую книжечку.
Первая же фраза, на которую я наткнулась, меня не порадовала.
Дальше стало еще хуже.
— А… кхм… обязательно вот это соблюдать? — осторожно поинтересовалась я. И тут же поняла, что опять что-то намудрила с вопросами.
Наверное, имелось в виду, что просто так они ничего не делают, и я готова была согласиться. Но позвольте спросить, какие, например, цели преследовал Веслав, когда сказал мне, что рад меня видеть, тогда, под Смоленском? Можно, значит, ожидать многорядовки?
— Это похоже на Табу спиритов, — заметила я, листая Кодекс и время от времени натыкаясь на развертывание начальных постулатов.
— Спириты могут ненавидеть, радоваться полету, смеяться, — ответил Веслав, который уже окончательно изгрыз травинку.
— А вы…?
Он не ответил.
У меня в руках дрожала книжечка, едва ли не более страшная, чем Книга Миров.
Нет, я слышала, что у алхимиков нет цветов, что они отрекаются от стихий, что идол их — знания, особенно знания о бессмертии и молодости, но я же не понимала, до какой степени это доходит! Что из-за чего-то те, кто идет в эту касту просто лишают себя связи со всем теплым, дышащим миром — ради чего?
— Считается, что, если ты будешь пропастью — в тебя быстрее хлынет поток нужных знаний.
Значит, он все же следил за моим лицом.
К нам с торжествующим видом подсела слегка растрепанная Виола. Испустила глубокий, неприлично удовлетворенный вздох и потерла слегка сбитые костяшки пальцев.
Из кустов теперь слышались не крики, а стоны. Потрепанное воинство фрейлин пыталось оправиться от сокрушительного поражения.
Я не закрывала мысли, и Виола, только бросив на меня один вопросительный взгляд, тут же перевела глаза на книжку. Немного помолчала, потом поинтересовалась:
— Ты
Я даже не знаю, сколько раз Веславу задавали этот вопрос. Но он ответил:
— Читали сказочку про Колобка? Вот и проведите аналогию. Я не блюду Кодекс с тех пор, как ушел из Коалиции. Баста. Характер победил законы! А я переалхимичил всех наших академиков, поскольку на что только они в жизни своей не плевали, но чтобы кому-то был и Кодекс побоку…