Рано или поздно

— О нет. — Юнис вздохнула. — Ты вовсе не зануда, Эдвард, хотя зачастую ведешь себя именно так и, похоже, сам веришь, что ты такой. Но ты не зануда. Ты просто не… ох, все еще не понял, что ты собой представляешь.

Его брови резко сошлись на переносице.

— В двадцать четыре года я не знаю, кто я такой? — спросил он. — Осмелюсь заметить, что в отличие от большинства людей я сумел познать самого себя.

— В таком случае ты ошибаешься, — вздохнула Юнис. — Но я не буду втолковывать тебе очевидное. Видишь ли, Эдвард, она страстно тебя любит.

— Леди Анджелина Дадли? — воскликнул он. — Это чушь, Юнис! И ты еще говоришь о ком-то, кто не знает самого себя!

— О, — сказала она, — я согласна, что ее разум в смятении. Она получила уединенное, полное запретов и лишенное любви воспитание, а затем ее просто швырнули в светское общество и предложили справляться с сезоном и толпой поклонников, жаждущих на ней жениться. Она очень возбуждена всем этим, и это ее пугает, и она в самом деле… ну да, в полном замешательстве. И вдруг она увидела в этом бурном море человека, представляющего собой утес стабильности, и возжелала его сильно и страстно.

— Меня? — поразился Эдвард. — Если ты помнишь, Юнис, она отказала мне не далее как вчера.

— Ты не сумел убедить леди Анджелину, что любишь ее, — напомнила Юнис.

— Надо полагать, это она тебе рассказала? — осведомился Эдвард, чувствуя, как удивление сменяется гневом. — И что, мне следовало солгать?

— Нет, ни в коем случае, — ответила Юнис. — Вероятно, ты поступил совершенно правильно, сказав то, что сказал, потому что это правда. И она поступила совершенно правильно, отказав тебе, хотя думаю, что при этом разбила себе сердце.

— Вчера вечером она веселилась совершенно бесшабашно, — язвительно бросил Эдвард.

— Ах, Эдвард, — вздохнула Юнис, — ну, конечно же.

В некотором смысле, подумал Эдвард, Юнис все-таки ничем не отличается от других женщин. И говорит загадками.

— Думаю, ты поступил бы мудро, — говорила между тем Юнис, — если бы расценивал вчерашний вечер не как конец ухаживания, а просто как последние строки первого акта. Остальную пьесу еще нужно написать. Нет ничего более неудовлетворительного, чем незаконченная пьеса.

Больше всего Эдварду хотелось облегчить душу потоком непристойностей. Но он, разумеется, не мог этого сделать. Во всяком случае, до того, пока не останется один.

— Насколько я понимаю, я в самом деле должен отказаться от всяких надежд на тебя, Юнис?

— О, в самом деле должен, — ласково ответила она. — Мы не подойдем друг другу, поверь мне. Надеюсь, однажды ты поймешь это так же хорошо, как и я. Нам предназначено быть друзьями, но не любовниками.

Эдвард с трудом сглотнул и встал с кресла.

— В таком случае не смею больше отнимать у тебя время.

— Ох, вот теперь ты обиделся, — сказала Юнис. — Мы ведь и раньше бывали не согласны друг с другом, вспомни-ка, но ты всегда уверял меня, что это тебя не столько раздражает, сколько стимулирует. Не сердись на меня и сейчас. И допиши пьесу до конца.

«Да будь проклята твоя пьеса, — думал он, кланяясь и выходя из комнаты, — остатки надежды разбиты!»

Несколько минут спустя Эдвард быстро шагал по улице, бормоча себе под нос кое-какие из тех ругательств (сказать по правде, целый их поток), убедившись сначала, что никто его не услышит.

А выговорившись, совсем не почувствовал себя лучше.

Глава 14

В течение двух недель, последовавших за злополучными предложениями руки и сердца леди Анджелине Дадли и Юнис, Эдвард чувствовал себя настолько подавленным, что несколько раз едва не заявил, что возвращается в Уимсбери-Эбби до следующей весны. В конце концов, почему бы просто не отложить женитьбу? Ему всего двадцать четыре, он совершенно здоров, не лихач и не дуэлянт. Собственно, он вообще не занимается ничем таким, что может внезапно поставить точку в его существовании. Если исключить непредвиденные несчастные случаи, он прекрасно дождется следующего года, а уж тогда будет устраивать свою жизнь. Хотя все несчастные случаи бывают непредвиденными, предположил он, иначе они не назывались бы случаями. И потом, какой смысл ждать? Раньше или позже это сделать все равно придется, так почему не сейчас, чтобы оставить все это дело позади и спокойно заняться устройством женатой жизни и отцовством.

К концу второй недели кое-что его отвлекло. Как-то ближе к вечеру явился с визитом Феннер, но не спросил, дома ли Лоррейн, как делал часто, приглашая ее покататься в парке, а попросил Эдварда уделить ему время для приватного разговора.

Очень все это загадочно, думал Эдвард. Он Лоррейн не отец и не брат. Собственно, вообще не кровный родственник.