Ракетный гром

— Товарищ генерал, я писал вам донесение по поводу аварии. Это произошло во взводе лейтенанта Узлова.

— Читал. Читал и последнее донесение, в котором вы характеризуете этого офицера как лучшего командира взвода. — Он опять наклонился к квадратику, покачал головой: — Нехорошо, нехорошо. — Поискал взглядом, где бы можно сесть. Направился к дивану. — Садитесь, Сергей Петрович. — Набил трубку табаком, но прикуривать не стал. — Когда-нибудь ваш портрет печатали в газете? Или вот на Доске выставляли?

— Не помню, товарищ генерал...

— А я помню... И было это на фронте. Артиллерийским дивизионом тогда командовал... Когда меня щелкнул фотокорреспондент, не заметил. Однажды принесли газеты. Признаться, не очень я их читал, некогда было. Мой замполит капитан Табидзе развернул газету и начал, как всегда делал при этом, тихонечко насвистывать. Потом как свистнет на всю мощь. «Командир! Кацо, Петя! Смотри!»

На первой полосе был мой портрет и соответствующая надпись... Эту газету я так и храню. Она всегда при мне. Неловко показывать другим, но я тайком разверну — и на стол ее... В кармане носил, до дыр потерлась... Вот она.

Гросулов подал Громову завернутую в целлофановую бумагу газету. Она была сложена так, что из-под прозрачной обертки виднелись лишь портрет Гросулова в помятой пилотке и коротенькая подпись, набранная курсивом: «Кавалер двух орденов Боевого Красного Знамени гвардии майор П. М. Гросулов — мастер огневых таранов. От ударов его орудий рушится любая оборона врага».

Сергею показалось, что фотография, весь сверток пахнет обожженной землей. Он долго рассматривал его, пытаясь найти связь с портретом лейтенанта Узлова. Он ожидал, что связь эту сейчас раскроет сам Гросулов: не ради же хвастовства и личной популярности генерал показал эту старую фотографию, изрядно потертую и пахнущую не то порохом, не то опаленной землей. Он представил в мыслях сухощавого майора во фронтовом блиндажике, тайком (Петр Михайлович щепетилен на людях к своим заслугам), именно тайком разглядывающего свою фотографию в газете. Видимо, этот снимок не раз и не два воодушевлял его в бою. Но об этом Петр Михайлович, конечно же, не скажет ни слова. Связь прояснялась, виделась, и Громов приготовился признаться генералу, что они — сам он и Бородин — поторопились с решением убрать с Доски отличников части портрет Узлова. «А теперь к тому же выяснилось, что Узлов вовсе не виноват». От этой мысли Сергей передернул плечами, будто озноб прокатился по спине.

Гросулов поднялся, сказал:

— Будем смотреть дальше.

Они ходили от стенда к стенду. Генерал спрашивал. Громов отвечал. Из царства цифр и фамилий рисовалось лицо полка, его боевая готовность. Заинтересовали Гросулова и рисунки Аннеты Малко.

Громов пояснил:

— Это иллюстрации к роману о современной жизни армии.

— Вот как! И что же солдаты говорят, как оценивают?

— Некоторые считают, что художница отобразила их собственную жизнь, отдельные даже нашли портретные сходства. Ждут выхода романа.

- Вот как! — повторил Гросулов, но это уже относилось не только к рисункам, а ко всему тому, что он увидел в клубе. — Интересно, интересно... Все как на ладони. И главное — в целом соответствует тому, что вы изложили в последнем донесении. Будем считать, что личный состав готов к боевым пускам. Так, что ли?

— Готов, товарищ генерал...

Он снова подошел к Доске отличников. Долго вглядывался в лица ракетчиков. «Сына ищет», — мелькнула догадка у Громова. Но ошибся, генерал искал старшего лейтенанта Малко. Не найдя, сказал:

— Он как у вас, тот стройненький голубоглазый офицер?

— Товарищ Малко?

— Да! Именно он. Вам известно, что произошло с моим сыном?

— Только сегодня я узнал, товарищ генерал.

— Только сегодня? Как же могло случиться? Ведь вон когда Виктор совершил самоволку! Полтора месяца прошло...

— Разрешите доложить?

— Докладывайте. — Генерал загремел спичками и, поколебавшись, все же закурил, пуская дым в открытую форточку.

Он слушал Громова, опустив голову. И когда подполковник доложил о настоящих причинах аварии, Гросулов весь как-то согнулся, из руки выпала трубка. Он поднял ее и еще дымящуюся сунул в карман, но тотчас же выхватил и начал опять раскуривать.

— Видите, что получилось! — крикнул он. — Виновник остался ненаказанным, а честного человека вы наказали.

Громов не знал, что сказать. Генерал ходил по фойе, то опуская голову, то вскидывая, поглядывая вокруг, будто соизмерял что-то. Подойдя к Громову, сказал:

— Сделайте представление: на одиу ступеньку в воинском звании понизить «тузика»... И никакой паники, боевые запуски должны быть произведены в срок. — Он вдруг поостыл, вытер платком вспотевшее лицо. — Господи, до чего же «тузиков» ненавижу. Пойдемте в штаб, там подробнее разберемся. Пойдемте, Сергей Петрович. — сказал другим тоном, словно бы и не горячился.

II