Ракетный гром

Они вышли из штаба. Виктор и не думал, что отец, такой серьезный и большой начальник, станет копаться в мелочах, проверять работу рядового специалиста, это обязанность командира взвода, сержанта.

Петр Михайлович шагал размашисто, весь вид его говорил: сейчас разберемся, мы ко всему привычны.

В парке их встретил Шахов. Ои уже подготовил установку для работы. Петр Михайлович осмотрел узлы, отойдя в сторону, приказал:

— Показывай, — и, вынув носовой платок, начал вытирать вдруг вспотевшее лицо. Шахов подал команду. Виктор привычно повторил операцию точно так, как там, на полигоне. Петр Михайлович посмотрел на Шахова. Тот поправил очки, сказал:

— На две секунды опоздал.

— Еще раз.

Виктор повторил. Его руки отточенно бегали по деталям крепления, и Петр Михайлович чувствовал, как легчает у него на душе: «Чертенок, умеет работать». Но вдруг его острый взгляд поймал опасный маршрут работы: Виктор с большим опозданием выполнил команду. Шахов положил в карман секундомер. Гросулов вновь достал платок.

— Так всегда учили тебя? — спросил Гросулов. Его рука с зажатым платком медленно протянулась к механизму. — Так?

Он ждал ответа. Виктор отозвался не сразу.

— Я спрашиваю, так? — вновь спросил Гросулов, чувствуя, как заходил по щеке шрам.

— Не всегда так, — прошептал Виктор.

Будто захлебываясь, Гросулов воскликнул:

— Накануне?

Виктор увидел окаменевшее лицо отца. Оно было страшным, глаза застыли, как у мертвеца.

— Да, незадолго, — шепотом ответил Виктор.

— Понятно, иду во взвод, — приказал Петр Михайлович, — Погоди, — остановил он у ворот Виктора. — Скажи мне: ты знал, к чему может привести вот такое опоздание. Скажи честно, как отцу!

— Опоздание? Нет, папа, я об этом не думал... Да и не мог... Он говорил мне: утри нос узловским специалистам, пусть позавидуют и нам. А то, говорит, разбежались... и думают, что их нельзя догнать.

— Честно? —Каменное лицо Гросулова еще больше взбугрилось.

Виктор прошептал:

— Так было. — Ему хотелось скорее уйти, чтобы не видеть перед собой то мучительного, то гневного выражения отцовского лица. А Гросулову хотелось почувствовать невиновность сына, убедиться, что его Виктор причастен к аварии случайно, хотя бы по незнанию дела. Некоторое время они стояли молча. Наконец Петр Михайлович сказал:

— Мать просила, чтобы ты не обижался на меня... Я — командир, пойми ты это, Витя. Мне нелегко с тобой разговаривать. Но если ты «тузик», пришпорю, галопом поскачешь! Будь они неладны, эти «тузики», не люблю я их. Они для меня как красная тряпка для быка, сразу бодаюсь...

— Понимаю, теперь... понимаю...

— Меня?

— Да...

— Как понимаешь?

— Не знаю... Но стал понимать... Если бы все так относились к «тузикам»...

— A-а, вот ты о чем, — вдруг обмяк Гросулов. — Обижаются многие, а я не такой уж свирепый всадник. — Ему хотелось признаться, что порою бывает жалко «тузиков», но он не имеет права сказать об этом вслух, даже виду никакого не подаст, ибо жалость, по его убеждению, — плохой учитель, но так и не сказал, заметив, что Шахов наблюдает за ними. Молча он повернулся и подошел к ракетной установке. В его руке еще белел зажатый платок.

Виктор усмехнулся, крикнул:

— Всадник, платок положи в карман!

Гросулов оглянулся и погрозил сыну пальцем.

III

Солдаты прыгали через «коня» ловко и легко, один за другим, разбросив руки, приседали на желтый из опилок пятачок. Малко стоял в стороне и выкрикивал:

— Отлично! Следующий!..

Голос его постепенно слабел, где-то в середине занятий он спохватился: «Что же я так, не по-командирски». Он попытался приободриться, но через некоторое время вынужден был поручить вести занятия сержанту. Сам, отойдя в сторону, смотрел на мелькающие фигуры солдат, но думал о другом. Приезд Гросулова сильно встревожил его: случай на полигоне вспомнился так живо, будто это произошло только что. «Могут и докопаться». Почему-то больше всего опасался Шахова. Этот черноголовый молчун со складками на лбу всегда казался Малко способным отгадывать чужие мысли. Он смотрел на солдат, а видел перед собой Шахова, четко вообразил его рот с мягкими линиями, будто бы у простачка, очки, под которыми спокойные темные глаза. «Ну что ты скажешь, Мишель?» — даже голос вспомнился. Малко не Шахову, а себе ответил: «Я предупреждал Узлова... рядовой Гросулов еще не готов к выполнению других обязанностей». И за Шахова возразил: «Неправда, а в своем расчете ты его допускал... Тут что-то не так». — «Что? — спросил сам у себя Малко и не посмел ответить, а попытался успокоить: — Все в пределах норм и правил. Шахов — не Мессинг, генерал Гросулов — не бог, а сын его Виктор — не ангел. Пусть благодарит, от губы спас. И в конце концов я имею право, как и каждый, усовершенствовать методику, приемы обучения. А если этот болван плохо соображает, при чем тут я? Поймите, товарищи, есть же трудные индивидуумы!»

Малко немного успокоился. Но, когда был объявлен перерыв, он не вытерпел, пошел встречать Виктора. Обрадовался, когда тот показался на тропинке, ведущей из парка через небольшую еловую рощицу.