Райское яблоко

– Он там заболел. Один раз. Мы снимали там дом. Простой, деревенский, но очень хороший. Он заболел, у него была температура. И я за ним ухаживала. Я поила его с ложечки. Он горел. Я вставала ночью и кипятила молоко, отпаивала его. Он принимал таблетки из моих рук. Все по часам. Когда он засыпал, я ложилась рядом и согревала его собой, если у него был озноб. Читала ему вслух. Через три дня ему стало лучше, мы взяли лодку, и я села на весла. Выплыли на середину реки. Я посмотрела на него. Он был бледный после болезни, ни кровинки. И я подумала: «Боже мой, как же сильно я тебя люблю».

Лиза огненно покраснела.

– Мне, Зоя, подробности вашей идиллии…

– Не хочешь ты этого слышать. Понятно.

– Я, может быть, и не хочу. Не могу. Но ты все равно ведь сейчас не утерпишь.

– Да, не утерплю. Ты пришла, теперь ты и слушай. В Тарусе он был мне родным, понимаешь? И нежность, как будто бы он – мой ребенок. Тебе это трудно, конечно, понять.

– Умеешь ты, Зоя, ударить. Умеешь. Конечно же, мне не понять. Ведь я не рожала, я не человек.

– Ты, Лиза, сама захотела подробностей. Мы были одни, нам никто не мешал. Никто не был нужен, о нас все забыли. Как в раковине. Тишина, темнота… Там был очень маленький, крохотный рынок. Я вставала чуть свет, бежала на этот рынок, покупала молока, яиц, еще теплых, ягод. Прибегала, он просыпался. Ему хотелось, чтобы я сразу легла рядом. Я сваливала на столе все эти ягоды, ныряла к нему в кровать, он меня обнимал…

– Ну, хватит.

– А разве же ты не за этим пришла?

И снова повисла тяжелая пауза.

– Нет, я не за этим пришла. Но если ты хочешь все начистоту, давай. Можно так. Лет двадцать не виделись, что уж теперь? Вы там, в этой вашей чудесной Тарусе, не каждый ведь день отдыхали, наверное. А я с ним жила каждый день. Я знала, что он съел на завтрак, на ужин. Какую рубашку надел на работу, куда мы пойдем в воскресенье. И даже тогда, когда ты появилась, он был моим мужем. Моим. Если мы приходили в незнакомую компанию, я всегда старалась подчеркнуть, что это – мой муж, часть меня. Встревала, когда он разговаривал с кем-то, брала его под руку…

– Это я помню! Мы встречали Новый год у Величанских. Я шесть платьев перемерила, пока купила черное, с вырезом на спине. Очень дорогое. Пришла туда с дочкой. Я знала, что вы тоже приглашены. Мы были с ним вместе за два дня до этого. Он сказал: «Раз ты так переживаешь, давай я не пойду. Скажу, что голова болит. Не пойду, и все!» Но я как раз и хотела, чтобы вы пришли. Во-первых, понять, что у вас происходит. И чтобы он видел меня в этом платье.

– Ты думала, он из-за платья со мной разведется?

– А я и не думала вовсе. Я просто сходила с ума. Мы пришли первыми, и в половине двенадцатого появились, наконец, вы с Сашей. Ты была в коричневом шелковом балахоне, тебе очень шло…

– Да помню! В шкафу вон висит…

– Я чуть не умерла, когда вы вошли. Какая ты была красивая, оживленная, наглая. Как крепко держала его за рукав. У меня в глазах почернело. Пошла в ванную, смотрю в зеркало, ничего не вижу. Накрасила губы на ощупь. Выхожу. Дочка оглядывается, ищет меня. Пробило двенадцать. Все начали чокаться, пошли поцелуи. И я увидела, как вы поцеловались, и он так ласково, сдержанно – знаешь, как он умеет? – погладил тебя по плечу. Даю тебе слово, меня тогда инсульт не разбил только потому, что мы были на двадцать лет моложе! Сейчас бы, наверное, разбил. А потом он подошел ко мне – все ведь ходили по кругу – и мы с ним тоже поцеловались. Я закрыла глаза и положила ладонь на его затылок. Чтобы он не сразу отошел. И, главное, чтобы он вспомнил, как мы целовались на чужой нетопленной даче два дня назад. Он вспомнил, конечно.

– Я, Зоя, могу и продолжить. Мы пришли с этого Нового года в четыре утра. Он был слегка пьян, возбужден. И спать нам обоим совсем не хотелось. И он мне сказал: «А давай еще выпьем. Шампанского. Только вдвоем – ты и я». Мне плакать хотелось от счастья.

– Ну, что теперь плакать! Тебе сейчас сколько?

– Мне? Ты же ведь знаешь.

– А мне шестьдесят.

– Да кто тебе даст шестьдесят?

– А ты на год младше. Но ты изменилась там, в клинике.

Тут Лиза и вспомнила звездное небо. И вспомнила то, что хотела сказать. Но хлынули новые, дикие речи.

– Я попала в клинику из-за тебя.

– Ты? Из-за меня?

– Я знала про все. Не сразу, конечно.

– Но он же тебя так берег! Не меня. Я – что? Это жен берегут! Он разве тебе говорил про меня? Другие тебе доносили, не он. А он пресекал все твои разговоры! И дома ему нужен полный покой. И чтобы никто никогда не скандалил. Вот он и берег тебя. Да еще как! За мой, правда, счет. Ведь мы с ним скитались по разным квартирам. То там ключ дадут, а то здесь. Нет, ты подожди! Ты дослушай сначала. Поехали мы в Ленинград. Это счастье! На целых пять дней. Не знаю, уж как ему там удалось, чего он наплел…

– А он попросил, чтобы я с ним поехала. А я не могла, но зато успокоилась.

– Как все гениальное просто, подумай!

– Так что в Ленинграде?

– А что в Ленинграде? Гостиница – люкс.

– Как же вас поселили?