А потом уже, когда мы спустились в реанимацию, Ангел-Хранитель мне сказал: «а ты не сможешь войти в свое тело». «Как это я не смогу?! Я тут положительная, я тут хорошая, а там-то я плохая! Как я не смогу!?»
А он говорит: «твое тело заняла нечистая сила. Потому что нельзя, чтобы тела без душ оставались «бесхозными»!» И тут я испугалась сильно и стала плакать, говоря: «ну как же это? Помоги мне пожалуйста! Я очень хочу обратно, в свое тело!»
Он мне говорит: «ну хорошо, я сейчас попробую. Если не получится, то возвращаемся назад!» И вдруг передо мною большой шар такой, как клубок ниток с иголками передо мной покатился, слева-направо, с таким звуком: «бла-бла-бла…». Это так нечистая сила прокатилась.
Нечистую силу эту Ангел-Хранитель выгнал из моего тела. И я ему мысленно говорю: «постой! А что ты за это хочешь? За то, что ты мне помог! Может тебе сто рублей дать?»
А жадность уже во мне взыграла, жадная я, да я и сейчас такая. И я подумала: «сто рублей ему? За что? Он уже все сделал. За сделанную работу? Так он сам взялся, я же его не просила».
И он мне говорит: «да нет, мне не нужно денег. Для нас ваши деньги — это ничто!» А я думаю: «как это ничто? Я на Севере за эти деньги сколько работала, чтобы их заработать, а для них это ничто?!»
Я ему говорю: «ну скажи мне, пожалуйста, что я для тебя могу сделать?» Он говорит: «ну хорошо. Поставь за меня в церкви самую дешевую свечку».
Я вернулась к Ангелу-Хранителю, и говорю: «слушай, мужик, а ты кто такой? Как тебя звать, мне имя твое нужно!» А он говорит: «я — твой Ангел-Хранитель!»
И тут я уже вхожу в свое тело. Я чувствую боль и не пойму что и как. И вижу уже в операционной лица врачей. Потом я три дня лежала в палате реанимации, а потом меня перевели в обычную палату. Я там записывала, что помнила из увиденного во время клинической смерти.
Потом я на работе стала рассказывать об этом, а люди стали крутить пальцем у виска. Не верили. Они уходили, и я замолкала.
И мне был дан сверху дар, который я направляла не в то русло. Я могла читать все плохие мысли людей. Вот как поток шел. Вот идет человек, о чем-то плохом думает, и эти его мысли летят, липнут ко мне.
Я всегда была такая девка толстая, сбитая была. И меня всегда этим дразнили. И вот идет парень, думает об этом, а я ему отвечаю на его мысли. Он думает: «ого, какая толстая идет!» А я же мысли читаю и говорю ему:
— На себя посмотри! Там сам взял чужую вещь и себе в карман положил!
А он думает: «ничего себе!»
А там ребята знакомые мои стояли, и говорят ему:
— Ты с ней не связывайся, она мысли читает!
Но потом Господь-Бог у меня этот дар как-то забрал. Я разговаривала со своей дальней знакомой, у которой муж загулял. А я ей об этом сказала. И мы хотели пойти его и застать. Она для этого ко мне вечером пришла, а у меня раз — и этот дар пропал. И я ей говорю:
— Слушай, а я не знаю ничего.
— Как не знаешь?! Ты же мне сказала, что мы пойдем!
Она меня обозвала и ушла. И все, дар этот у меня исчез. Ну и Слава Богу! Бог дал, — Бог взял.
С тех пор прошло 14 лет. Мы приезжаем домой в отпуск. Мы жили в Якутии, а приехали в Крым. А я еще забыла вот что рассказать. Пишет мама письмо, и в письме говорится о том, что у них построили церковь. И она поет там на клиросе и работает чтецом. И я такая: «стоп, я уже это где-то слышала».
И когда мы уже приехали к ней в отпуск, я подумала, что надо ей рассказать. Она выслушала и говорит:
— Да ты что!
А у меня же мама такая: пока она не проверит, то не поверит. У нее была старая фотография, еще в селе сделанная, где они родились и учились. На этой фотографии много молодых женщин, человек 15–20. И мама мне говорит:
— А ну-ка покажи, кто тебя встречал?!
А мне тогда было 3 года, я их никого не видела. И я ей на фотографии показываю:
— Вот это Анфиса, вот это Мария, а вот это Иустина.
Она как заплачет и говорит:
— Это действительно мои родные сестры.
Она позвала меня в церковь, мы купили дорогие свечи и поставили им за упокой. И я еще поставила свечу Ангелу-Хранителю. Мама мне говорит:
— Ну что ж, иди к батюшке. Тебе же надо рассказывать!
Я «без хороводов», служба закончилась, и я подошла. Я в церковь не ходила. Так, приду, свечки поставлю. И я ему говорю:
— Батюшка, так и так, я была на том свете, и мне было велено вам рассказать.
Он уставший был после службы и так, особо слушать не стал. Он сказал тем, кто был на клиросе:
— Вот, послушайте, женщина пришла, она хочет что-то рассказать.
Я им рассказываю, а у самой голос все тише, тише. Думаю: «вот сейчас расскажу, и больше я никогда не приду в церковь! Никогда больше не буду рассказывать об этом. Никто меня не слушает, абсолютно никто не слушает!»
Но когда я дошла в своем рассказе до того места, что ему покажут как эти лесенки загораются, смотрю — он оживился и говорит:
— А я тоже был на том свете. И мне тоже показывали.