Рай и ад. Книга пятая. Рассказы перенесших клиническую смерть

Я видела, что добрых дел у меня абсолютно не было, а чаша с плохими делами опускалась все ниже и ниже. И чем ниже была эта чаша, тем больше радовались бесы. Они продолжали кричать: «это наша, это наша!»

А тут слева открывается дверь, и оттуда выходит красивая молодая женщина. Я точно не помню: по-моему, накидка у нее была голубой, а сарафан бордовый, или наоборот. Но, по-моему, так. Она смелая Хозяйка. Это было видно по всему. Я ее видела, как человека одетой.

И Она этим бесам говорит: «как это она ваша? Она не ваша! Во-первых, ей еще рано. Во-вторых, Я сейчас еще раз пересмотрю». И Она опять пересматривает этот фильм моей жизни. И где-то там находит, как я ради смеха в детстве, когда я была в храме с мамой, копеечку у храма какой-то бабушке подала.

Эта бабушка, когда я ей кинула эту копейку, мне сказала: «ой, доченька, дай Бог тебе здоровья!» И Она эту копейку нашла, и эта копейка аж дзинькнула в эту пустую чашу моих хороших дел.

А когда я еще смотрела этот фильм своей жизни, как же мне было стыдно! Смотрю, а моя рука тянется в школе к чужим карманам. Я шарила по чужим карманам в раздевалке. И так стыдно!

А там абсолютно каждая мысль записана, каждое слово, каждое действие. Ничего не спрячешь, уже все-все там известно. И мне хотелось закрыть глаза и кричать: замолчите, выключите, я не хочу это смотреть!

Я отвожу глаза налево, — и там на экране моя рука тянется, смотрю направо, — и там тянется рука моя в карман чужой.

А из добрых дел было только, что я за руку перевела бабушку через дорогу. И я там кричала: «смотрите все, это я перевела бабушку на другую сторону дороги!»

Вообще, душе там очень приятно, когда показывают, что она при жизни сделала какое-то доброе дело. А особенно мне, потому что у меня хороших дел-то особенно и не было.

Потом Господь-Бог сказал мне: «тебе вообще-то рано, но ты можешь тут остаться. Останься, ты там потом еще столько грехов совершишь!» Но я как-то вспомнила не мужа молодого своего, а маму, которую я очень много обижала, мамочку свою родную (плачет). И я сказала Ему: «я хочу уйти!»

Потому, что я еще боялась, потому что я на Земле была положительная. То есть, абортов не делала, не убивала, и мне казалось, что уже все, как говорится, не святая, но неплохой, нормальный человек. Хотя можно одним словом убить человека.

Еще мне показывали там Херувимов, Серафимов. Я потом об этом уже не знала. А я расскажу, когда я этого еще не знала. Это очень было страшно, потому что они были пламенеющими существами с лицами юношей и тремя крыльями. Я думала: «зачем три крыла? Ну два-то понятно, а зачем три?» Я не понимала.

Потом там еще были другие существа с лицом, как у куницы мордочка, вытянутым. И у них было четыре глаза. Два спереди, и два сзади. Я думала: «ну зачем им сзади еще два глаза?» Потому что я тогда же ничего не знала. Эти тоже были с крыльями.

Первые были ярко-пламенеющие, багряные, а вторые серого цвета. Кто это был я не знаю. А еще были существа с тремя крыльями. Спереди крыло и по бокам. И они ходили как ладья по шахматной доске: пррр — вперед; пррр — влево; пррр — вправо. Вот с таким звуком: «пррр». Я даже не знаю, что это такое.

Это было очень страшно. Потому что я была неверующая и невоцерковленная. Это все было очень страшно.

И еще мне показывали ад и рай. Но так как у меня была очень грешная душа, мне больше показывали ад. Я уже многое забыла, но расскажу то, что я запомнила. Это течет огненная река, и в ней люди как головешки, черные. Они хотят друг на друга залезть, но не могут, потому что все, оттуда уже не выберешься никак.

Там очень сильный запах серы, вонь сильная, мгла такая, серая. Я не знаю, где этот ад находится, потому что мы сверху летели над ним, это в мгновение ока было, очень быстро. Вот как садится самолет: он к земле все ближе-ближе-ближе огни, а потом раз — и мы сквозь землю прошли в этот ад.

Там еще есть много комнат таких, где людей мучают черви и гады. Ох как там страшно! Они залезают в нос, выползают из живота, бррр, рассказывать неохота. Они прям сверлят, выходят, люди кричат, и там тоже вот эта вонь, смрад вот этот весь.

А потом мне еще показали комнату, где за столом бес сидит с трезубцем. И когда меня туда опускали, без меня им немножко наколол. Я громко заорала от боли, прося вытянуть меня оттуда поскорее. Он меня бы туда затянул, конечно. Но мне было еще рано.

Рай мне как грешной душе почти не показали. Райские Врата показали очень красивые. И в комнате тоже какой-то мне как кто-то занавеску отодвинул, и я увидела в окошко с правой стороны реки, деревья. И такие краски, которые я в этой жизни даже не видела. Яркие, малиновые. И такая музыка там играла прекрасная, радостная.

И мне так туда захотелось. А я же какая здесь, точно такая же и там. И я думаю: «вот я сейчас спрыгну туда, а потом наши умрут и скажут: вот, мы Клеопатру обижали, а она святая!» Но спрыгнуть, конечно, мне никто не дал.