Рафаэль и его соседки

Никакой другой женщине Рафаэль не уделял столько внимания, не был столь изобретательным в развлечениях, которые могли бы ей понравиться. Он не экономил, занимал деньги у друзей, когда ему не хватало, чтобы полностью обустроить старый, хоть и большой, но очень запущенный дом булочницы. Ведь большую часть тех гравюр с античными сюжетами, которые вырезал Маркантонио, — например, Юпитер, который ведет нерешительную Юнону к трону свергнутого Сатурна, Парис, который отдает яблоко красивейшей, и многие другие эскизы к фрескам должен был выполнять Джулио, из-за того что корыстная булочница занимала руки Рафаэля постоянными заказами, за которые хорошо платили, да только денежки-то все равно уходили на нее. Рафаэль был уверен, что все женские фигуры, которые он рисовал в то время, напоминали Гиту. Я отвечал, что всему причиной проклятые очки. Он сердился и не разговаривал со мной; я приходил в отчаяние и искал возможности примириться с ним. Тут мне пришла в голову блестящая идея, по которой вы можете судить, что и я не чужд высоких доблестей. Рафаэль и Гита любили гулять осенью, в первые светлые лунные ночи, в пустом саду за домом, в котором не было ничего примечательного, украшающего сад, кроме разве что пары старых лимонных деревьев и одной пинии, поскольку вся поросль стравливалась мельничными осликами, которые привозили муку. И вот однажды я заметил, что следы там, где прошли Гита и Рафаэль, были похожи на след змеи, из-за шлейфа возлюбленной, который стлался, как хвост, а там, где они целовались, след замыкался в круг и был похож на венок, если они задерживались там надолго. Едва я это заметил, я в спешке отправился к своим почтенным домочадцам, единственным занятием которых — если не считать попрошайничество — было садоводство. Я предложил им разбить сад за одну ночь, и стоило мне пообещать за это бочку вина утром, как все понеслись с лопатами и мотыгами, с топорами и пилами. В течение часа они пыхтели там с огромным грузом кустов и цветов самого благородного рода, которые они бог весть где выкопали и вытащили из земли. Я тем временем лопатой прибил и заровнял следы шлейфа, предательский след любви. В глубоком молчании шла работа, каждому из нас был отведен определенный участок, на котором он и сажал свои трофеи — украденные цветы и кустарники, — при этом, не сговариваясь, мы все притащили самые разнообразные сорта, и возникшая картина поразила нас своим великолепием еще в лунном свете. Как же мы были ошарашены утром, когда опустошили бочку с вином на самом высоком камне нового сада и восходящее солнце осветило нашу работу. Мы увидели, что наш сад представляет собой Рим во всей его красе, и никакой замысел и расчет не могли быть столь удачны, как художественное чутье Рафаэля, который, даже прогуливаясь, стремился наслаждаться роскошью и стройностью архитектуры вечного города и вел Гиту так, что их путь повторял рисунок римских улиц, как будто Рим всегда оставался перед его внутренним взором. Когда я обратил внимание своих кузенов на то, что ни один шаг не был случайным, что там, где Рафаэль менял направление, казалось, небо сливалось с землей в поцелуе, простой люд сложил руки в молитве, и кто-то воскликнул: «Святой Рафаэль, помолись за нас!», а юные девушки должны были по моему указанию спеть новые слова на старый мотив:

Что за чудный блеск зеленый
Победил ночную тьму?
— В честь свидания влюбленных
Сад расцвел за ночь одну!
Мы пленительную тайну
Этой встречи сохраним:
Каждый шаг был неслучайным,
Каждый шаг — дорога в Рим.

Узенькая тропка вьется
По высоким по холмам.
Пьет росу и слезы солнце
И отраду дарит нам.
Этой встречи пряной страсти,
И блаженству, и любви
Мы сегодня сопричастны,
Почитатели твои.

Но смотри: на небосклоне
Радуга — Ириды дар.
Где легки шаги влюбленных,
Там плетемся мы едва.
Сладкий трепет грудь наполнил,
Чтобы в песне прозвучать,
Рафаэль, прими корону,
Разреши тебя венчать.