Радуга. Цыган и девственница. Крестины

К костру подошла женщина, одетая в шикарную соболиную шубу. За ней следовал мужчина в синей шинели, на ходу стягивая меховые рукавицы и вынимая из кармана трубку.

— Это так соблазнительно, — продолжала женщина в роскошной шубе из шкурок множества убитых зверьков, улыбаясь всем широкой полусмущенной, полуснисходительной глуповатой улыбкой.

Никто не произнес ни слова. Гостья придвинулась к огню, продолжая дрожать от холода. Они, видимо, долго ехали в открытой машине и даже великолепная шуба не согрела ее. Это была совсем маленькая женщина с довольно крупным носом, вероятно, еврейка. Крошечная, как ребенок, в огромной соболиной шубе она выглядела более крупной, чем была на самом деле. Большие печальные, черные глаза смотрели странно, не то обиженно, не то изумленно из дорогого мехового облачения. Она низко склонилась к огню, вытягивая маленькие пальчики с блестевшими на них изумрудами и бриллиантами.

«Брр, — содрогнулась она. — Конечно, мы не должны были выезжать на открытой машине. Мой муж не позволяет мне даже пожаловаться, что я окоченела». — Она обратила на него свои большие детские глаза, полные упрека и одновременно скрытой боязни сказать что-то не так, обидеть или задеть его самолюбие. Во взгляде этой богатой женщины было столько мудрой проницательности и всепрощающего обожания! Очевидно, она была безумно влюблена в этого крупного голубоглазого блондина.

Он взглянул на нее своими пустыми светлыми глазами, которые, казалось, не имели ресниц, и легкая улыбка сморщила его гладкие розовые щеки. Улыбка не выражала ничего. Это был мужчина, вид которого сразу же ассоциируется с зимними видами спорта: лыжами и коньками. Отрешенный от жизни, атлет, в данный момент он медленно набивал трубку, вдавливая табак длинным сильным покрасневшим пальцем. Некоторое время еврейка наблюдала за ним, надеясь на какую-нибудь ответную реакцию. Совсем ничего, кроме этой странной, бессмысленной улыбки. Нахмурив брови, гостья отвернулась к костру, продолжая рассматривать свои маленькие белые, распростертые над огнем руки.

Он снял пальто на тяжелой меховой подкладке и остался в вязаном свитере оригинального фасона и расцветки желтых, серых и черных тонов, очень дорогом и красивом, надетом поверх черных, довольно широких, очень хорошо сшитых брюк. Да, на них обоих одежда была очень дорогая! У него была великолепная атлетическая фигура, с хорошо развитой грудной клеткой. Как опытный путешественник, он стал поправлять огонь, спокойно и умело, будто солдат на привале.

— Как ты думаешь, они не будут против, если мы подкинем в огонь немного еловых шишек, чтобы увеличить пламя? — спросил он Иветт, искоса бросая взгляд на цыгана, невозмутимо работающего молотком.

— Я думаю, ему понравится, — с трудом вникая в смысл его слов, сказала Иветт, медленно приходя в себя. Колдовская, словно заклинание, власть цыгана сейчас покинула ее и она чувствовала себя неожиданно выброшенной на мель, опустошенной.

Мужчина пошел к машине и вернулся с маленьким мешочком еловых шишек, из которого вытащил целую пригоршню.

— Не возражаете, если мы увеличим пламя? — обратился он к цыгану.

— Что?

— Вы не против, если мы сделаем пламя побольше, подбросив немного еловых шишек?

— Делайте, раз начали, — равнодушно ответил цыган.

Мужчина стал легко и осторожно класть шишки на красные угли. И вскоре одна за другой они загорелись, запылали огненными цветами, источая приятный, слегка дурманящий аромат.

— Ах, прелестно, прелестно! — закричала маленькая еврейка, с обожанием глядя на своего кумира. Он же смотрел на нее сверху вниз, столь же доброжелательно, как солнце на лед.

— Ты любишь огонь? Я так люблю его! — почти кричала она Иветт сквозь стук молоточка.

Стук досаждал гостье. Она оглянулась, слегка нахмурив красивые маленькие брови, безмолвно приказывая остановиться. Иветт тоже оглянулась. Цыган склонился над медной чашей. Голова вниз, ноги в стороны, гибкие руки делают работу. Он казался теперь таким далеким.

Спутник миниатюрной еврейки медленно подошел к цыгану и, глядя как тот работает, стоял молча, не выпуская трубки изо рта. Теперь эти мужчины, как две незнакомых собаки, должны были познакомиться, обнюхав друг друга.

— У нас медовый месяц, — сказала очаровательная маленькая еврейка, глядя на Иветт печальным, будто обиженным взором. Голос у нее был звонкий, очень высокий, как у некоторых птиц, например, у сойки или грача, — зовущий.

— Правда? — спросила Иветт.

— Да, но перед тем как пожениться! Ты слышала имя Симон Фассет? — она назвала имя очень богатого и хорошо известного на севере страны инженера. — Я была его женой. Мы как раз сейчас разводимся. — Она говорила спокойно, почти задумчиво, но в глазах читались любопытство и вызов, настороженность.

— Правда? — рассеянно повторила Иветт.