«Но почему? — спрашивала она себя, когда изумление утихло. — Почему? Ведь это абсолютно немыслимо, абсолютно невозможно, абсолютно. Так зачем же?» Это была загадка не из простых. И Иветт, по-видимому, предстояло ее разгадать. Задумчиво смотрела она на танцующих молодых людей с неуклюже расставленными локтями, изящно затянутыми осиными талиями и забавно отставленными назад задами. Друзья не могли дать ей ключ к разгадке. Но все-таки. Ей определенно претила показная элегантность неестественно тонких талий. Слишком много жеманной напыщенности в облике, излишне женственны они в своих идеально сшитых костюмах.
«Есть во мне нечто такое, чего они не видят и никогда не увидят», — зло сказала она про себя. И тут же почувствовала облегчение, что они не видели и не смогут увидеть. Это намного упрощало жизнь.
И снова, ибо она относилась к разряду людей мыслящих зрительными образами, Иветт ясно представила темно-зеленый свитер, черные брюки, облегающие мускулистые стройные бедра цыгана, будоражащий душу взгляд.
Ничего не скажешь, танцоры были элегантны. Но их элегантность казалась какой-то уж слишком плоской. Мясистые бедра были просто набиты плотью. И Лео точно такой же как они, а воображает себя прекрасным танцором и классным парнем, замечательным образцом друга!
Затем она представила лицо цыгана, прямой нос, прекрасные тонкие губы: уверенный завораживающий взгляд черных глаз, которые, казалось, безошибочно поражали ее прямо в сердце, волновали и будили неведомые до сих пор ощущения и желания.
Она сердито одернула себя. Как смел он смотреть на нее так? Зло сверкая глазами, она пристально всматривалась в скучную однообразную красоту танцующего зала. Она презирала их. Так же как бездомные цыганки презирают мужчин не цыганского племени, презирают за их образ жизни на манер одомашненных собачек, так Иветт презирала толпу. Как расслышать в ней тот тихий, одинокий, тайный призыв, предназначенный только ей одной?
Ей совсем не хотелось спариваться с домашней собачкой.
Так сидела она, размышляя. Хорошенький носик поднят вверх, мягкие каштановые волосы живописно рассыпаясь по плечам, обрамляли нежное, как цветок, лицо. Она казалась такой невинной. А в то же время было в ней что-то от стройной молодой девственно-чистой ведьмы, что заставляло мужчин из породы домашних животных смущаться.
Ведь прежде чем вы успеете разобраться, что к чему, она могла обратиться в нечто опасное и непредсказуемое. Это делало ее одинокой, вопреки всем ухаживаниям. Возможно, ухаживания только делали ее еще более одинокой.
Лео, который был похож больше всего на мастифа, если рассматривать его относительно породы домашних собак, вернулся после танца со свежим приливом — о радость! — храбрости.
— У тебя было время подумать, не так ли? — промолвил он важно, усаживаясь чуть позади нее, ухоженный, упитанный, бесконечно довольный собой и жизнью молодой человек.
Она не понимала, почему, казалось бы без всякой причины, так раздражает его манера перед тем, как опуститься в кресло, подтягивать брюки на коленях, широко расставляя ноги далеко не идеальной формы.
— Подумать? — спросила она тихо. — О чем?
— Ты знаешь, о чем, — сказал он. — Ты решила?
— Что я решила? — спросила Иветт невинным голоском.
Подсознательно она и впрямь забыла, о чем речь.
— О, — сказал Лео, снова поправляя брюки. — О нашей помолвке, конечно, ты же знаешь. — Он был почти так же бесцеремонен, как и она.
— О, это абсолютно невозможно! — ответила Иветт с любезным равнодушием, как будто этот вопрос был обычным среди многих прочих.
«Почему я даже не думала об этом? Да ведь это же вздор. Это абсолютно невозможно!» — повторяла она про себя, как упрямый ребенок.
— Это, по-твоему, невозможно? — сказал он, странно улыбаясь на ее спокойное сдержанное заявление. — Хорошо! А что же тогда возможно? Ты же не собираешься умереть старой девой, не так ли?
— Я не против, — проговорила Иветт рассеянно.
— Но зато я против, — сказал Лео.
Иветт обернулась и посмотрела на него удивленно.
— А почему? — спросила она. — Почему ты возражаешь, чтобы я осталась старой девой?
— Включая все доводы в мире, — ответил он, самоуверенно глядя на нее и многозначительно улыбаясь, желая придать своим словам если не особую выразительность, то оригинальность.
Но вместо того, чтобы проникнуть вглубь и поразить ее в самое сердце, его неотразимая улыбка, словно теннисный мячик, натолкнулась лишь на телесную оболочку Иветт и, отскочив, вызвала все ту же, только еще более сильную реакцию раздражения.
— Я думаю, что все эти разговоры просто глупы, — продолжала она с яростью дикой кошки. — Ведь ты, наверное, уже обручен с… с… с, — она вовремя взяла себя в руки, — с полудюжиной здешних девушек. Я отнюдь не польщена твоим предложением. И мне было бы очень неприятно, если бы оно стало известно кому бы то ни было. Неприятно, понимаешь, и давай прекратим этот разговор. Ни слова больше. Надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла хотя бы на это. К тому же у тебя есть Элла.