Радуга 2

— В другом кармане, — ответил Шурик. — В то время, когда тот уже с определенной сноровкой запихивал руку в чужие штаны, из притормозившей рядом машины раздался густой бас:

— Развели гомосятину! Менты совсем уж с ума посходили.

Автомобиль резко рванул с места и скрылся в морозной тьме. Инспектор, как обезьяна с бананом в кулаке, запихнувши конечность в банку с узким горлом, забился и закричал своему коллеге:

— Ты номер запомнил?

«Такого номера я никогда не забуду», — подумал Шурик, и в это время к ним подъехал эвакуатор.

— Здорово, пацаны! — сказал вывалившийся наружу относительно высокий парень в рабочем комбинезоне. — Вы тут, смотрю, времени зря не теряете.

Через пять минут очень недовольные менты умчались на охоту, ничего не поимев с Шурика в распахнутой куртке. Будут срывать злость на ком-нибудь еще, презрев осторожность и, если повезет, поимев огромные неприятности в дальнейшем: очень любят и доверяют в нашей стране работникам госавтоинспекции.

Леха за пять минут затащил в кузов своего грузовичка замерзшую машину, помог залезть Шурику в не самое теплое нутро своего транспорта, и они помчались в Петрозаводск. Он и разъяснил всю ситуацию.

— Они, — говорил Леха трясущемуся Шурику, — берут десять- процентов за вызов эвакуатора с любого несчастного водилы, попавшего в беду. Точнее, не с него, а с меня. Ты мне пять тысяч даешь, а я им — пятьсот. За то, что они правильно номер набрали и по телефону минуту поговорили. Даже не дожидаются, потом свои деньги забирают. Вот и весь сказ. Хозрасчет. Имеют долю малую со всего, даже с аварий. Точнее — особенно с аварий. Сейчас поедут к какому-нибудь опасному участку, где бьются часто и правила нарушают, и затаятся. Все верно, до них не докопаешься. Никто же не докажет, что они ждали нарушений, а не предпринимали действий, их предотвращающие. Оборотни. Суть у них такая. Ничего нам с этим не поделать. Только любить их.

— Возлюби врага своего, как самого себя? — спросил Шурик, — у которого только что отмерз с губ фонарик.

— Именно. Как в Библии, — кивнул головой Леха. — Это же- не значит, что должен к врагу истинной любовью пылать всегда и во всем! Посуди сам: если сделал какую-то гадость, сам это понимаешь, разве любишь себя? Иногда, думаешь, убил бы. Так и с врагом. Если он благороден — почему бы к нему не относится с соответствующим уважением?

Они добрались до родного гаража без приключений, Леха, получив вознаграждение, отбыл в свой дремучий Олонец, а Шурик грел себя водкой с медом и горячим чаем и успокаивал жену.

Почему-то сейчас вспомнилась та забавная и немного трагичная ситуация. И эти воспоминания помогали не скатиться в беспамятный скулеж, в бессодержательный лепет, в полное признание своей унижающей роли быдла.

Его били, стараясь причинить максимум боли, слова говорили, каких не услышишь и даже не придумаешь. Где же такому отношению к живому человеку научились? Не в советских и российских школах? Тогда в каких иных местах? Память предков, на генном уровне?

Один умный человек, внук знаменитого Шапиро, сказал как-то, что все внутренние органы состоят из оборотней с 92 года. Как только заводился один подобный нелюдь, он, по своему обыкновению, обращал в свою стаю и людей, случившихся рядом. Их никто не контролирует, вот они и плодятся. Чиновничья и судейская коррупция этому способствует и даже в некотором роде поощряет: нет повода не доверять, и прочее, прочее. Есть повод! Да только кто тебя слушать-то будет? Ведь ты всего-навсего народ.

Шурика снова поволокли куда-то, свет в глазах начал тускнеть, потом сделалось совершенно темно. Он подумал, что умер, но чьи-то руки подхватили его непослушное тело и оторвали от земли. Потом смутно знакомый голос произнес:

— Иван! Я его взял. Можем отходить.

«Свои», — подумал Шурик. — «Наверно, это свои».

И позволил себе утечь в беспамятство.

16. Шура Суслов и Бен Стиллер в начале пути

Двигаться по асфальту было, конечно, неплохо. Но и Суслов, и примкнувший к нему Стиллер прекрасно понимали, что это неправильно.

Во-первых, можно наткнуться на промышляющих ментов: в не столь удаленном от Питера участке трассы их всегда паслось, как собак нерезаных. В свете нынешних событий они проявляли чрезмерную рьяность в обеспечении Закона, как каждый из них его трактовал.

Во-вторых, «мешков» здесь также было преизрядно. Кто из них валялся, погруженный в переваривание, кто неожиданно появлялся из ниоткуда, бесцветный, голодный и очень опасный.

Надо было уходить на проселки. По крайней мере, там ментов было меньше. Расстояние в пятьдесят километров, предполагаемых до Санкт-Петербурга, могло слегка увеличиться, или наоборот, уменьшится. Ни Шура, ни, тем более, Бен, в подступах не ориентировался. Идти надо, пока в Неву не упрешься. А там останется всего ничего — двадцать с лишним километров.