О том же самом говорит Ницше: «<…> если вы воспринимаете страдание и неудовольствие как что-то злое, ненавистное, достойное уничтожения, как позорное пятно на существовании <…> ах! Как мало знаете вы о счастье человека, вы, покладистые и добродушные! Ибо счастье и несчастье – братья-близнецы, которые растут вместе или, как у вас, вместе
Я часто спрашивал себя, почему мы иногда плачем, когда пребываем в радости. Думаю, это связано с тем фактом, что радость возникает после трудного испытания, которое мы выдержали с честью, будь то полное выздоровление после тяжелой болезни, или победа ценой невероятных усилий, которые доставили там глубокие страдания, или обретение близкого человека, с которым давно была потеряна связь. Так, даже в самый разгар нашей радости наши слезы выражают боль, которую нам пришлось преодолеть, чтобы одержать победу, чтобы завязать неразрывные узы дружбы, чтобы выйти из опасной ситуации. Они являются последним следом преодоленной печали.
Радость придает смысл жизни и миру
В своих посмертных фрагментах Ницше оставил этот потрясающий текст о согласии: «Это вовсе не главный вопрос, довольны ли мы собой; куда важнее, довольны ли мы вообще хоть чем-то. Предположим, мы говорим “да” одному-единственному мгновению – это значит, мы сказали “да” не только самим себе, но и всему сущему. Ибо ничто не существует само по себе, ни в нас самих, ни в вещах: и если душа наша хоть один-единственный раз дрогнула от счастья и зазвучала, как струна, то для того, чтобы обусловить одно это событие, потребовались все вековечности мира – и все вековечности в этот единственный миг нашего “да” были одобрены и спасены, подтверждены и оправданы». Я взял эту цитату из произведения философа Мартина Стеффанса, который проясняет и углубляет мысль Ницше: «Такова странная власть согласия: создавать или восстанавливать порядок в очевидном беспорядке вещей. Делать так, что судьба пассивно принимаемой жизни приобретает приятное лицо предназначения. <…> Так, мы не ошибемся, если скажем, что согласие производит свободу из того, что было пережито. Оно расширяет человеческую волю до измерений реальности, реальности по-прежнему хаотичной, вместо того чтобы сжимать ее, а долю реальности – до измерений человеческой воли. <…> В этом смысле любая радость жизни, любое приобщение к существованию, даже скоротечное, приобретает космическое измерение».[58]
Эпилог
Мудрость радости