Радищев

Служебные обязанности невольно ввергали Радищева в большую политическую авантюру, затеянную Александром. Молодой император оказался достойным внуком своей царственной бабки. Политика показного либерализма была им отлично усвоена. Он начал свое правление буквально с того же, с чего начинала когда-то Екатерина. Та собрала Комиссию по составлению нового Уложения, он создал Комиссию по составлению законов. Правда, Комиссия Александра была не выбранной, а назначенной и состояла не из депутатов, а из чиновников. Но зато в нее был назначен Радищев. Имя Радищева—революционера, ненавистника рабства и деспотизма—было отлично известно самым широким кругам русского общества. Вынуждаемый обстоятельствами, Радищев приступил к работе, не разделяя либеральных иллюзий некоторых групп дворян, не веря Александру. Верный своим убеждениям, он всегда честно исполнял свои обязанности. И здесь, в Комиссии, вопреки планам и намерениям ее руководителя, бывшего екатерининского фаворита, графа Зава-довского, он стал активно и много «упражняться» в сочинении новых законов. Комиссия же была создана не для этого. Она лишь должна была демонстрировать хоть в какой-нибудь мере убедительность либеральных обещаний нового царя. Пребывание в ней Радищева нужно было именно для усиления этого эффекта убедительности. Несомненно, Радищев понимал всю эту гнусную «фарсу» и оттого чувствовал своё двойственное, трудное положение. Исполняя свой долг и работая, он подавал один проект за другим, требуя их разбирательства и обсуждения. Это не могло нравиться в Комиссии, где никто не занимался делом всерьез. Требования Радищева разоблачали ее бездейственность. Радищеву стали угрожать. За убеждения, выраженные в поданных им законах, его стали зло называть «демократом».

Перед Радищевым в 1802 году со всей остротой встал вопрос: что же ему делать? Участвовать в политической авантюре монарха, превращаться в орудие деспотизма? Этого он не мог допустить. Бороться? Но как? За плечами уже 53 года, подорванное здоровье, усталость. Уйти в отставку—это значило бы смириться, а смирение превращало в нравственного калеку. Смириться не могла мятежная душа Радищева. Тогда оставался выход, подсказанный ему еще когда-то Ушаковым.

Обсуждая и обдумывая это наставление вождя своей юности, он еще в «Путешествии из Петербурга в Москву» писал о крайнем и последнем выходе, который существует у человека, подвергающегося гонениям. Этот выход—самоубийство, смерть, которая должна стать общественным актом. Он писал: «Если ненавистное счастье истощит над тобою все стрелы твои, если добродетели твоей убежища на земли не останется, если, доведену до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, тогда воспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства—его же отъяти у тебя тщатся. Умри».

Народ, доведенный до крайности, восстает. Личность мужественно умирает, своей смертью протестуя против режима рабства и насилия, осуждая и вынося приговор ему. Самоубийство его, Радищева, должно было лечь позорным пятном на все александровское царство. Великий ненавистник рабства кончает с собой в момент работы над сочинением новых законов,—значит, что-то зловещее, деспотическое таится за спиной этого «либерального» царя. Радищев понимал это и решил в последний раз своей жизнью послужить русскому народу, послужить делу разрушения общественных иллюзий, делу воспитания «зрителей без очков». 11 сентября 1802 года в 9 часов утра он выпивает стакан азотной кислоты и в страшных мучениях ночью умирает.

Весть о смерти Радищева мгновенно облетела Петербург. Переполошившийся Александр срочно послал своего лейб-медика. Но было уже поздно.

Радикальная общественность почтила его память. Иван Пнин написал стихи на смерть Радищева, в которых он выразил великую скорбь: «Уста, что истину вещали, увы, навеки замолчали, и пламенник ума погас». Другой поэт и общественный деятель Иван Борн в открытом заседании общества прочел свои стихи и статью, посвященные памяти Радищева, где решительно заявлял: мы живем под управлением такого монарха, когда «пьют патриоты смерти чашу». В своем обращении к соотечественникам Боры заявлял:

— Друзья! посвятим слезу сердечную памяти Радищева. Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратий сим немерцающим лучом вечности, жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиною святости—и сошел во гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении—и сошел во гроб; в сердцах благодарных патриотов да сооружится ему памятник, достойный его!

Так кончилась отважная жизнь мятежника и революционера, жизнь человека, перед которым трепетали монархи. Наступала новая, вечная жизнь в памяти благодарного потомства. Ученики и последователи Радищева бережно понесли навстречу новым поколениям его великое наследие.