Радищев

Первый раз с новой для себя проблемой путешественник сталкивается на станции Чудово. Его приятель Ч., рассказав о том, как он чуть не потонул из-за равнодушия к своим обязанностям, проявленного царским начальником Систербека, сообщает о своем намерении сделать этот поступок известным петербургским властям. Побуждение это было так естественно, так справедливо, что путешественник не мог с ним не согласиться. Но приятель неожиданно заявил, что «опомнился», и решил «смириться», и как причину своего смирения он впервые для путешественника называет это слово—месть. «Я убедился вос-поминовением многих примеров, что мое мщение будет бесплодно, что я могу прослыть или бешеным, или злым человеком». Оказывается, добиться наказания виновного, не спустить ему вины его, есть месть. Так, впервые путешественник воспринимает это слово с одобрением, ибо всем своим существом он был согласен с намерением своего приятеля наказать равнодушного и преступного начальника. Странно было иное—отказ приятеля Ч. следовать такому справедливому побуждению.

Вторично о мести путешественник услышал от Кре-стьянкииа. Его рассказ был настоящим откровением для путешественника. Суть рассказа такова: сыновья жестокого помещика, асессора в отставке, пытались обесчестить крестьянскую девушку, невесту деревенского парня. Тот, увидев это, вступился за честь невесты. Тогда асессор велел наказать его за сопротивление господам, а невесту отдал своим сыновьям. Парень не удержался и стал отбивать свою невесту, уводимую в помещичий дом. Подоспевшие крестьяне, не сдерживая более ненависти к мучителям, бросились на них и убили асессора и его сыновей. И вот Крестьянкин, судья, должен был решить дело этих крестьян. Свое отношение к ним он формулирует так: «Невинность убийц для меня, по крайней мере, была математическая ясность. Если идущу мне, нападет на меня злодей и, вознесши над головою моею кинжал, восхочет меня им пронзить; убийцею ли я почтуся, если я предупреж-ду в его злодеянии и бездыханного его к ногам моим повергну». Не останавливаясь на этом, Крестьянкин говорит о законности мщения. Человек родится в мир, равен во всем другому». Но вот его начинают утеснять, оскорблять, мучить. Тот, кто делает это,—его мучитель, есть враг его. «Против врага своего он защиты и мщения ищет в законе. Если закон или не в силах его заступить, или того не хочет, или власть его не может мгновенное в предстоящей беде дать вспомоществование, тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности, благосостояния».

Случай, рассказанный Крестьянкиным, потряс путешественника. Он так же, как и Крестьянкин, оправдывает поведение крестьян, убивших своего мучителя. Только опять остается ему непонятным, почему Крестьянкин, оправдывая этот закон в действиях крепостных, сам не хочет следовать ему, отказывается от деятельности, бежит к своим друзьям «оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния».

Закон мщения оказывается известным очень многим. Знает его и крестецкий дворянин, но он верит, что все можно изменить воспитанием, он боится восстания, а потому он и против этого, природного закона. Сам—весь олицетворение «незлобия», он завещает своим детям: «Мщение!.. Душа ваша мерзит его. Вы из природного сего чувствительные твари движения, оставили только обе-регательность своего сложения, поправ желание возвращать уязвления». И опять недоумение и сомнение закрадываются в душу путешественника: отчего этот благородный человек «мерзит» сего природного закона, этого естественного закона всякой «чувствительной твари».

В проекте, изложенном в главе «Хотилов», путешественник, наконец, разъяснил свои недоумения. И монарх, и благородный автор манифеста, оказывается, искренне боятся этого закона. Стращая дворян, автор манифеста говорил: «Блюдитеся», «уже время, вознесши косу, ждет часа удобности», «чем медлительнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мщении своем». И опять путешественник всей душой за этот закон—освобождение крестьян есть справедливое, человеколюбивое деяние. Именно этого, казалось, хотят и автор «проекта» и крестьяне. Но «гражданин будущих времен» предпочитает воздействовать на «добрые чувства» дворян, рабовладельцев. Крестьяне же, веруя в свой закон, ждут только часа для восстания. Далее, прямо ссылаясь на пугачевское восстание, автор манифеста заявляет: «Прельщенные грубым самозванцем, текут ему вослед и ничего толико не желают, как освободиться от ига властителей»,— заявляет так, потому что боится восстания крестьян.