Радио Судьбы

Он рассмеялся. «А ведь последние годы я только и слышал, что этот нежный мелодичный звон. Отовсюду. Включаешь телевизор — сидит диктор с серьезным и печальным лицом. Сидит и звенит. Идет концерт — двухметровый детина с химией на голове что-то противно орет козлиным голосом. Орет и звенит. Какой-нибудь модный выскочка дает интервью — закатывает глаза и надувает щеки. Говорит и звенит. Да и сам я тоже — частенько ПОЗВАНИВАЛ. Да что там „частенько“? Звенел постоянно, как пожарная сигнализация. Нет! Хватит! Теперь все будет по-другому! И чего я злюсь на Наталью? Ведь женщины тоже это слышат. Кругом одни мудозвоны! Попробуй-ка" найди нормального мужика!»

Эта мысль показалась ему настолько забавной и одновременно правильной, что он тут же решил вставить ее в новый роман. Рукопись, прерванная на двухсотой странице, лежала дома, на столе рядом с машинкой. И теперь ему не терпелось к ней вернуться. Но сначала…

Сначала надо выпить шампанского. Не столько выпить, сколько облиться им — с головы до ног, а потом уже допить остатки прямо из горлышка. Как пилоты «Формулы-1». Только у них победы, конечно, повесомее…

«Зато я ни с кем не соревновался. Я победил себя — а это куда важнее».

Он поймал себя на мысли, что ему бы хотелось… Ему бы ОЧЕНЬ хотелось, чтобы Наталья была где-то рядом. Где-нибудь поблизости. Чтобы она просто молча наблюдала за происходящим со стороны. Наблюдала и… гордилась им. Оценивала бы его по-другому: заново и более высоко.

Да он и сам чувствовал, что стал немного другим. Немного лучше, чем был. И пусть у него ничего сейчас не было, а денег — только убавилось, это ерунда. Это не так важно. Деньги появятся. Теперь он в это верил. Они все равно будут. Деньги — как тень. Не надо за ней бегать — не догонишь. Надо идти в обратную сторону — к солнцу, тогда они сами побегут за тобой.

Он вспомнил худую коротышку, которая залезала в вертолет первой. Инструктору даже пришлось подсадить ее, иначе ранец, весивший, наверное, столько же, сколько она сама, опрокинул бы ее на спину.

Коротышка сверкнула глазами — вместо «спасибо». Девчонка с характером. Да другая бы, наверное, и не решилась прыгнуть. А эта… Интересно, зачем ей потребовалось прыгнуть? Свои мотивы он понимал, а вот она…

Мезенцев попытался восстановить в памяти ее лицо. У него была хорошая зрительная память, и, кроме того, он знал одну вещь. Если он сейчас создаст в голове образ этой девушки, то через несколько минут, когда снова увидит ее, обязательно найдет в ее лице что-то новое. И это впечатление новизны будет острым. Волнующим. Быть может, даже захватывающим.

Так… Она невысокая. Примерно метр шестьдесят пять. Худая… Ну, сказать что-то определенное о прелестных женских выпуклостях довольно трудно: одежда на ней, как и на всех «перворазниках», была старой и мешковатой. Нет, пока не будем. Грудь, талия и бедра остались под вопросом. Но Ме зенцев, как человек великодушный — и немного романтичный! — наделил образ коротышки упругой круглой грудью, тонкой талией и великолепными бедрами, как у античных статуй. Потом немного подумал и счел наследие античности чересчур тяжеловатым для метра шестидесяти пяти. Несколько движений резца — и бедра стали уже. Да, и плоский живот без всяких противных складок. Дальше!

Худое лицо. Выдающиеся скулы, ямочки на щеках. Нет, не широкие монгольские скулы — просто слегка выдающиеся. И — ямочки. Большие глаза. Не откровенно голубые — ну, такие, кукольно-голубые, а чуть-чуть серые. Голубовато-серые. Отлично! У наружных уголков глаз — сеть тоненьких морщинок, словно она постоянно смеется. (Правда, коротышка в ожидании прыжка ни разу не улыбнулась, но… Можно списать на волнение. Хотя он-то как раз улыбался во все тридцать два зуба. Тридцать — если быть точным. Нижние зубы мудрости так и не вылезли.) Хорошо! Глаза есть. Носик. Носик… Он должен быть таким… Значительным. Мезенцев не любил маленькие носы, они смотрелись как жалкое приложение к двум дырочкам ноздрей. Нос должен быть большим, красиво вы лепленным. Желательно — острым. Точно! У коротышки так и было. Большой острый нос, делавший ее похожей на маленькую птичку. Теперь губки. Пухлые, алые, но Мезенцев не заметил даже следов помады. Это хорошо. Наверное, она их покусывала от волнения, потому они и заалели. И нижняя чуть великовата. Как у представителей какой-то испанской королевской династии. Выпяченная нижняя губа — признак упрямства. Что осталось? Подбородок. Ну уж подбородок может быть любым — при одном условии. Подбородок должен быть один. Различные копии и дубликаты, свисающие, как «лестница к зобу», абсолютно исключены. Это излишество.

Он закрыл глаза, мысленно представил себе образ девушки, которую увидит спустя несколько минут, и сфотографировал этот образ на обратной стороне век — самая надежная фотопленка. И… эта девушка ему понравилась. И даже — сильно понравилась.