Работа над ошибкой

– Хм. Вся моя новая жизнь – ложь. Что уж тут ерепениться. Поклонники, говоришь? Вообще-то Алене теперь регулярно звонят разные люди, утверждают, что являются поклонниками моего творчества. Присылают подарки даже. Раза два было. Мягкую игрушку присылали и цветы.

– Ну вот.

– А Двое подарили мне шапку и варежки. Это же можно сказать?

– Можно.

– Тэк-с. Ладно. Что дальше?

– Что касается дочери. Можно попытаться найти ее, есть различные средства поиска. Вопрос только в том, хочешь ли ты этого.

– Ты так уверен, что мой визави по переписке – моя дочь? На сто процентов? Настолько, что я должен броситься на ее поиски? Почему ты настаиваешь на этом? Будто подталкиваешь меня к определенному решению. Собеседник может оказаться кем угодно. Ты что-то знаешь?

– Нет. И я не настаиваю. Как раз хотел сказать, что есть вариант дождаться следующего появления ворона. Значит, с этим тоже решено. Да?

– Пожалуй.

– Дом и машину придется отработать. Это верно. Но думай о том, какое удовольствие и радость испытывают твои близкие. Алена и Родион благодарны тебе. Они гордятся тобой. Ну, будешь выступать, где попросят. Ты же пианист. Тоже мне пытка. Похоже, тебя пугают длительные договоренности, потому что это ответственность. Я прав?

– Наверное, да. Мне раздают авансы, и я попадаю в зависимость. Это угнетает.

– А ты не думай об этом. Просто двигайся вперед. Шаг за шагом. День за днем. У тебя есть сестра, она же твой администратор. Она все устроит. Ты будешь только играть. Ты можешь довериться ей – Алена поможет. Из вас двоих выйдет отличная команда.

– Спасибо! – улыбнулся Эмиль. – Да, Алена умница!

Времянкин обратил внимание, что конек намотал хвост на резиновую трубку стетоскопа.

– Тебе так удобно?

– Да.

– Как все-таки вы интересно плаваете. Вертикально. Отвесно. Ну да ладно. На чем мы остановились?

– На расслоении личности.

– Ты знаешь, когда я говорю с тобой, вроде бы никакого расслоения и нет.

– Как это проявляется обычно?

– В основном это два меня. Один – это взрослый Эмиль. Второй – мальчик. Они частенько спорят.

– Хочешь оставить одного из них?

– Мммм, нет! Они оба нужны мне. В этом я уже убедился. Один – творец. Другой – карьерист. В связке они способны добиться хорошего результата. Если убрать карьериста, творец будет прозябать. Если убрать творца, карьеристу будет нечего предъявить людям. Его амбиции будут не соответствовать амуниции.

– Значит, и с этим решили?

– Думаю, да.

– Ну вот.

– То есть все не так уж и плохо?

– Выходит, что так.

– Фух. Мне стало чуть легче. Хочу поиграть.

– Прекрасно!

Эмиль взглянул на часы, встал со стула, взял графин и понес его в кухню.

– Пора собираться на репетицию.

– Получи удовольствие!

– Извини, мне придется слить воду.

– Давай, чего уж там.

– До встречи, Мефисто. Спасибо!

– Бывай.

Эмиль слил воду в раковину.

XXVI

В половине шестого Времянкин и Двое вошли в кабинет Яна. Самого Яна внутри не оказалось, но дверь была не заперта. Эмиль включил свет и, пройдя несколько шагов, остановился в центре комнаты. Двое закрыли дверь и встали у стены.

– Прохладно, – констатировал Эмиль и принялся разминать пальцы. – Это будет не слишком… ммм? Не слишком… ммм… Не оскорбительно, не унизительно, нет. Хм… – не мог подобрать нужное слово Времянкин. – Короче говоря, это будет не слишком, если я попрошу кофе? Мааааленькую чашечку. В смысле, всего одну чашечку. Не маленькую, а обычную чашечку кофе, но всего разок. Это не слишком обидная просьба? Вас это не унизит? – обратился Эмиль к женщине.

Она перевела взгляд на мальчика.

– А знаете что? Не надо кофе. Я передумал. Мне очень неловко, что я вообще заговорил об этом. Вроде как бессовестно эксплуатирую вас. Как барин какой-то. Я, чтобы вы понимали, презираю феодализм. И крепостное право. Порабощение – преступление против гуманизма. Эти страницы человеческой истории меня просто бесят, откровенно говоря. Впрочем, и в наши дни подобное встречается сплошь и рядом. Чуть иначе с юридической точки зрения, но суть одна – подчинение. Закабаление.

Женщина подошла к парте, расстегнула молнию на куртке и вынула из-за пазухи чашку дымящегося кофе.

– Спасибо! – откашлявшись, произнес Эмиль.

Она поставила чашку на парту. Тряхнув кистями, Времянкин потянулся за кофе. Он сделал глоток. Потом еще.

– Кофе густой, насыщенный, как я люблю. За этот кофе я готов вам все простить. Мне, конечно же, не за что вас прощать – это просто устойчивое выражение. Вы же не виноваты в том, что вы такие. Лупите детей без разбору и всякое другое. Интересно, что сами по себе вы не опасны. Вот, даже кофе угостили. Это дружелюбный жест. Лишь выполняя чужие приказы, вы превращаетесь… Если, к примеру, собака покусает прохожего, вина будет на собаке или на ее хозяине? Впрочем, сравнение некорректное. У собаки больше свободы, чем у вас. Что-то я разговорился. Много болтаю.

Эмиль сделал еще глоток.

– Ммм-м. Я чувствую такой прилив сил, что могу, кажется, поднять фортепиано. Это кофе? Что-то добавили?