Раб и солдат

Ох, уж этот Пушкин! Про него шутили: «А Левушка наш рад, что брату своему он брат». Он был похож на гения русской словесности чертами лица. Лишь рыжина его отличала. И некая беспечная бесшабашность, желание выделиться. Словно лавры старшего брата не давали ему спать спокойно. Лев наговаривал на себя, приписывая своему образу все мыслимые пороки и сделав себе репутацию русского кревё[1]. Чаще — выдуманную, чем на деле. Впрочем, в штабе Раевского он был бесполезен. Лишь писал под диктовку. Пулям не кланялся. Но кого этим удивишь на Кавказе⁈

— Тащим буксиром «Силистрию» к Вулану, — принял решение Лазарев и обратился к свите Раевского. — Господ же офицеров прошу в мою кают-компанию. Угощу вас английским обедом.

Дежурный лейтенант бросился со всех ног исполнять поручение адмирала.

… Погрузка и высадка сменной роты прошла штатно. Отбывавшие из опостылевшей крепости довольные карабинеры в составе знатно похудевших взводов загрузили на шлюпки больных и свой изношенный скарб. Как солдаты ни чистились, ни штопались, ни подшивались под унтер-офицерскую ругань, они скорее напоминали толпу оборванцев, чем боевую часть. Когда-то белые форменные брюки стали серыми и в заплатах. Шинели прожжённые, расползающиеся от вечной сырости и потерявшие цвет под жарким солнцем Кавказа. Сапоги стоптаны и во многих местах порваны. Портупейные ремни в трещинах, кое-как замазанных воском. Аникины воины, да и только.

Офицеры в темно-зеленых мундирах, заштопанных по швам, и в потерявших форму фуражках выглядели более браво, но не менее потаскано. По заведенной на Кавказе традиции они эполет не носили. Лишь золотого галуна контрпогончики. У командира роты на поясе под расстёгнутым потерявшим цвет сюртуком болтался кинжал Исмал-ока.

Вася поглядывал на кинжал неодобрительно. Хоть бы серебра отсыпали малеха за столь выдающийся подгон! В карманах пусто. В ранце тоже. Милову не помешала бы новая пара подштанников или свежих портянок.

Добрались до огромной «Силистрии», круглой корме которой могла бы позавидовать Кустодиевская красавица. С трудом вскарабкались на верхнюю палубу. Построились вдоль борта в ожидании, пока их плотно забьют на орудийные палубы или в трюм. Корабль кишел моряками и солдатами.

Вася охнул. Эпоха снова врезала под дых, вызвав крик не боли, но восторга. На шканцах стояли Лазарев и Нахимов собственными персонами. Их портреты Васе врезались в память навечно — и из учебника, и со стен школьного класса истории. Узнал сразу. Особенно Нахимова. Его ничем не выдающееся лицо с щеточкой усов ни с кем не спутаешь.

— Что за странный тип стоит рядом с адмиралом? — тихо спросил Вася дружечку Никифора. — Ну, тот, что в одной красной шелковой рубахе и саблей на шнуре?

— Это же наш генерал! Раевский! Ну, ты даешь! Командира не признал!

Сложно было определить в странном массивном мужчине с загорелой грудью, открытой всем ветрам, боевого генерала. Одутловатое лицо, очки на носу, нескладная полная фигура. Вылитый Пьер Безухов в исполнении Бондарчука!

— Говорят, он сюртук и при дамах не надевает, — поделился образный староста роты. — Брешет, что снарядным ящиком приложило в 12-м годе. А как по мне, не любит генерал стеснения.

— Оригинал!

— Еще какой. Сказывают, графиня Воронцова приказала пошить балахон из трех юбок, чтобы не лишать себя удовольствия от его общества и чтоб приличия соблюсти. Одно слово, господа!

— Я ща покажу вам господ! — зашипел рассерженно унтер. — А-ну мухой в трюм!

— Господа офицеры! — вещал в это время генерал Раевский подчиненным, составившим тесный кружок на шканцах. — Диспозиция следующая! Весь отряд делим на три части. Первым рейсом идут пять баталионов. 1-й, 2-й и 3-й Тенгинский и 1-й и 2-й Новагинский. Авангард — 2-й баталион тенгинцев под командованием полковника фон-Бринка. Генерал-майор Линген!

— Слушаю, Николай Николаевич! — отозвался генерал.

— Вам поручаю главную колонну. 3-й баталион тенгинцев и 1-й — новагинцев. Правое прикрытие — полковник Полтинин со вторым баталионом Новагинского полка, — повысил Раевский голос, ибо полковник был глуховат из-за контузии под Варной. — Левое — Ольшевский с первым баталионом тенгинцев. Я выбрал вас, господа, руководствуясь отличными отзывами вашего прежнего командира и моего предшественника, незабвенной памяти генерала Вельяминова. Вы все опытные офицеры, знакомые с войной на Кавказе. Уверен: не подведете! И не уроните славы и памяти генерала. Форт назовем в его честь!

— Что говорят моряки? — уточнил педантичный Ольшевский. — Сколько народу смогут перевезти баркасы?

— 3050 человек, — тут же сообщил капитан 1-го ранга Серебряков.

Он выполнял у Раевского роль дежурного штаб-офицера по морской части. Армянин, в будущем он станет первым адмиралом из кавказцев.

— Выходит, вместе с санитарами, артиллеристами, сапёрами баталионы в полном составе на гребные суда не поместятся, — тут же сделали расчеты офицеры.