Раб и солдат

Греб его человек, приставленный к лодке. Шли не быстро. Феликс Петрович за весло не хватался. Сидел букой. Переживал. У него сегодня мир перевернулся. Первый фраг, он трудный самый! Хорошо, что не вывернуло наизнанку. Посильнее мужик студента. Впрочем, это и понятно. Войну прошел как никак. Пусть и своеобразным образом. Допрашивал, бумаги дипломатические составлял. За оружие хватался, но сам никого не убил. Хотя… Слово ведь тоже убивает?

— Шеф! Выдыхаем! Все позади!

— Ты не понимаешь…

— Ой, да где уж мне? Феликс Петрович! Соберитесь. Бумаги Стюарта… Как с ними?

Фонтон отрешенно смотрел на воды Босфора. Указал рукой мне на корабль.

— Твой бриг. Ждет тебя сегодня ночью. Отвезет в Севастополь.

— Феликс Петрович! Очнитесь! Да ведь мы с вами и сейчас на войне, на которой не только игры разума, но и кровушка льется. Примите, как факт, эту нехитрую истину и живите дальше.

Наш человек в Стамбуле не ответил. Чтобы как-то его отвлечь, спросил снова:

— Мне не дает покоя еще Эмин-паша, кузен покойного князя. Он ведь тоже начнет задавать вопросы. И первый — к Селим-паше. Отправлял ли он своего адъютанта за Сефер-беем?

— На этот счёт можешь расслабиться, — наконец отмер Фонтон. — Ну, задаст… Получит отрицательный ответ. Оригинала письма нет. Селим-паша не в курсе. Значит, подделка. Сейчас тут такая кутерьма начнется… Будут делить место Сефер-бея. Включатся влиятельные персоны из Дивана и армии. Те, что из черкесов. Каждый начнет тянуть одеяло на себя. Думаю, Эмин-пашу ждут тяжелые времена.

— А англичане?

— У них еще сложнее. На их территории убит влиятельный человек. Не уберегли. Нас им не обвинить. А свои догадки они могут спрятать там, о чем в обществе не принято упоминать. Прежде чем нас хоть в чем-то обвинят, пусть докажут. Зачем ты винтовку в Стамбул тащишь?

— Так надо! Доверьтесь.

— Помощь нужна?

— Сами все сделаем. У нас есть запас по времени, я думаю. И вот еще что… Будете писать отчеты в Петербург, валите все на меня. Вас со мной не было!

— Да как же это возможно⁈

— Да, плохо вас де Витт учил. А я его слова навсегда запомнил. В нашем деле нет места нравственной брезгливости! Но я сейчас не об этом. Просто не нужно вам в это дело лезть. Нет у меня уверенности, что мое самоуправство не выйдет мне боком. К чему вдвоем тонуть?

— Уверен? — куда более твердым голосом спросил Фонтон, на глазах оживая.

— Уверен! Ведь это не вам, а мне Государь сказал: действовать будешь моей волей! С меня и спрос.

— Я твой должник, Коста!

— Есть тема, где можете расквитаться.

— Говори!

— Мне нужно в Лондон!

— Эка! Не ожидал. Хотя… Фалилей?

— Вот теперь я вас узнаю! В своем болоте у вас каждая лягушка на счету. Но не только вопрос Фалилея. Не исключаю, что нам будет полезно возобновить отношения с мистером Спенсером.

— Боюсь, тебе этот волчара не по зубам, Коста.

— А я его грызть и не собирался. У нас друг к другу отношение уважительное. И наше сотрудничество может оказаться весьма продуктивным.

— Я тебя услышал. Быстро не обещаю. Но через полгода… Сейчас идут напряженные переговоры из-за Египта. Наверняка, будет конференция держав. Судя по всему, в Лондоне. Если от посольства поедет делегация, постараюсь тебя в нее включить. Ты же у нас имеешь безупречный английский. Значит, будешь полезен! Это на переговорах все будет на французском. А за их пределами… Решено. Я учту в своих планах.

— Обязательно сообщите Фалилею, если у меня не представится возможность со всеми попрощаться. Сегодня все решится. А потом бриг, Севастополь… Эх, снова карантин! — посетовал я на судьбу. — Впрочем, мне ль ропать⁈ Отосплюсь. После такой гонки не грех и поскучать!

… Мы спешили. Но от бега воздерживались. С винтовкой в руках не стоило привлекать к себе внимания. Пусть даже она укутана так, будто Бахадур нес не штуцер, а девочку-подростка.

У лавки Тиграна разделились. Бахадур умчался выполнять порученное, а потом должен был сюда вернуться. Я зашел к дорогому другу. Обнялись. Отдал ему тюк с одеждой и побежал в хан по соседству. Туда, где была тайная комната Стюарта. Если он и оставил бумаги, то только там. Я никому не мог доверить это дело. Даже Фонтону. На кону жизнь Малики.

Во дворе постоялого двора было тихо и пустынно. Ночь еще не окутала великий город, но под сводами галерей было уже темно. А у двери в знакомую конспиративную квартиру в подвале — вообще хоть глаз выколи. Я наощупь нашел место входа язычка примитивного врезного замка немецкой работы в дверную коробку. Ковырнул ножом, не беспокоясь о следах взлома и грубо расщепляя дерево. Дверь открылась с мерзким скрипом. Вошел внутрь.

— Так и знал, что ты придешь!

От неожиданности я выронил нож. Схватился за револьвер. Сердце резиновым мячиком прыгало в груди.

Раздался удар кресала. Загорелась свеча. Моим глазам предстала картина, которой я пытался избежать. За столом сидел Ахмет! Он опередил меня, как я ни торопился. Все ж Терапия ближе к Стамбулу. И плыли мы с Фонтоном не быстро. Знал бы, что так сложится, взялся бы за весло, а не вел беседу милосердия.