Раб и солдат

Абдул-Гани тяжело вздохнул. Он с завистью прислушался к храпу Василия. Вот же стальные нервы! Сказал «будем отдыхать» и сразу засопел. А к ногайцу сон не шел. Сердце стучало как бешеное, отсчитывая секунды до выхода из кунацкой, превращенной с жадной руки Хази в тюрьму.

«Идти с урусом или самому удачу попытать?» — татарин никак не мог принять решение. Вася предложил уходить сперва в горы и там отсидеться. А уже потом кружным путем пробираться на равнину, в родной Тахтамышев аул.

Урус не понимал главного. Рабов держат не цепи. Не крепкие стены вокруг селенья. Их и не было никогда. Нет в них нужды. Пленников черкесов сторожит голод. Без еды долго не протянешь на свободе. Ногаец ласково погладил свою половину от связки сушеных груш, которую по-братски разделил Милов…

— Пора! — отдал команду Вася.

Проспав пять часов, он был бодр и свеж. И полон решимости довести дело до конца. Отступать не в его правилах. Война — хороший учитель, а Милов за отмерянную ему четверть века успел навоеваться. Спать, когда есть возможность, и сохранять голову холодной в самых смертельных обстоятельствах — те привычки, которые прививались в первую очередь.

Удар камнем — и цепь распалась на две неравные части. Ничто не мешало теперь сбросить ее с ноги. Короткий кусок — тот, который заканчивался кольцом — Вася по-хозяйски прихватизировал. Обмотал вокруг правого кулака. Получился увесистый кастет.

Абдулка своим куском цепи пренебрег. Уже нетерпеливо подпрыгивал рядом. Разгонял кровь. Он рвался на свободу. Все наставления Васи вылетели у него из головы. Все его мысли были об одном: прочь из аула!

Это нетерпение сходу порушило все планы беглецов. Стоило им справиться с нехитрым дверным запором и выйти во двор, ногаец припустил со всех ног.

«Вот же морда татарская!» — чертыхнулся Вася. Он был в шоке от предательства, случившегося так рано. Договаривались же пробираться по аулу, таясь в тени плетней. Так ведь нет, Абдулка понесся быстрее оленя, увлекая за собой всех деревенских собак. С громким лаем они побежали за ним за околицу. Послышались голоса хозяев, утихомиривавших разошедшихся псов.

Милов вздохнул. Была надежда на помощь татарина в горах. Вдвоем веселее, и совет бывалого человека никогда не вредил. Придется теперь полагаться исключительно на себя. Отступать уже поздно. Даже вернись он в сарайку, сломанная цепь подскажет Хази приговор: виновен!

В отчаянном броске Абдулки был свой плюс. Он увел собак вниз, а Васе нужно было наверх. На восток, откуда его притащил черкес на волокуше. Милов крадучись двинулся в нужном направлении.

Темнота мешала, но не настолько, чтобы не найти нужную тропинку. Вася широким шагом двигался по ней, все дальше и дальше удаляясь от опостылевшего аула с его незатейливыми саклями и странными жителями. Наполненный запахами хвои, свежий воздух свободы пьянил.

Вскоре тропинка пропала. Когда первые лучи пробились сквозь тучи, Милов припустил трусцой, держа курс на столь яркий ориентир, как восходящее солнце. Внимательно глядел себе под ноги, стараясь не оставлять следов. Густой кустарник обходил. Если попадались ручьи, снимал тряпки с ног и шел по руслу. Когда выбирался на берег, тщательно вытирал ноги, чтобы влажные отпечатки его ступней не подсказали возможной погоне направление поиска.

Ближе к полудню он добрался до места, где ночевал в свой первый день в горах и где принял бой с волком. Узнал пушистую ель и холм, с которого спустился Хази, чтобы приголубить Васю прикладом своего ружья. Ошибки не было. Под широкой еловой юбкой сохранились подсохшие за зиму лапы, из которых выживальщик поневоле пытался соорудить себе постель.

Вася устроил здесь привал. Он уже порядком устал. Ноги, отвыкшие от долгих прогулок, гудели. Стопы покраснели. Намотанные на них тряпки уже порядком истрепались и плохо грели. Здесь, высоко в горах, весна ощущалась еще плохо. Снег только начинал таять. От него веяло вокруг промозглым холодом. Руки чесались достать прихваченное из кунацкой кресало, развести маленький костер и хоть на мгновение подарить себе немного тепла. Но нет! Так по-глупому себя выдать? Ищите дурака! Все, что он мог себе позволить — это отправить в рот одну грушу. Их и был всего десяток. Еду нужно было экономить. Хотя Вася питал себя надеждой, что груши не пригодятся. Еще день пути — и он вернется в родной ему мир!