Пылающий символ. Том 2

На следующий день, в первый час после восхода солнца, на всех форумах Никомедии был вывешен эдикт[59], возвещавший о преследовании христиан. Прочитав его, Константин отправился к ближайшему мансио, там показал свою военную печать и потребовал лучшего скакуна.

К исходу дня он достиг Дрепана и спрыгнул со взмыленной лошади во дворе мансио «У трех дорог». Бросив поводья подоспевшему конюху, Константин побежал к дому деда. Ворвавшись в атриум, кинулся к матери.

Елена встретила сына радостным возгласом, но, вглядевшись в его лицо, заволновалась:

— Что у тебя стряслось?

— Диоклетиан объявил войну христианству. Вчера на моих глазах была разграблена церковь. Сегодня преторианцы ее доломали. На всех форумах Никомедии висят эдикты о разрушении церквей и сожжении священных книг. Собрания запретили, христиан изгоняют из армии, снимают с государственных постов.

Елена погладила сына по щеке:

— Отдохни, ты целый день был в седле. Мы тем временем подумаем, что предпринять. — В словах матери сквозило благоразумие зрелого возраста, хотя на самом деле ей не было и пятидесяти.

Сын пламенно возразил:

— Матушка! Ты и Давид слишком известные люди в городе! Уезжайте в свое поместье! Через два-три дня эдикт будет в Дрепане!

Услышав голоса, к ним вышел Теодор:

— Надо позвать Иосифа и Давида.

После ужина и терм Константин сопроводил Иосифа на вечернюю службу. Полная луна позволяла идти по улочкам Дрепана без фонаря. Вскоре их нагнали Давид и Елена.

Храм был полон, прихожане ждали епископа. Как только тот показался, все замолчали. В наступившей тишине Иосиф передал слово Константину. Тот коротко изложил суть эдикта Августа Диоклетиана.

Голос Константина перекрыл громкий ропот, но Иосиф снова заговорил:

— Мы не в силах изменить волю Августов, но уповаем на волю Господа нашего. Послужим ему сегодня в последний раз, и пусть благодать молитвы и вера пребудут с нами всегда. После службы вы должны предупредить наших братьев в соседних городах.

Христиане дружно запели грустный псалом. Голоса набирали силу, разделились на несколько протяжных мелодий и слились в единый мощный хор. Горели лампады, дрожали огоньки свечей, освещая скорбные лики святых.

Jan Styka — Saint Peter preaching the Gospel in the Catacombs

Константин застыл у колонны, очарованный красотой и мощью происходящего. Эти люди — потомки христиан, переживших гонения. Теперь им самим предназначались тяжкие испытания. Пение смолкло, и епископ стал называть имена святых мучеников. На каждое имя прихожане произносили: «Аминь».

Служба закончилась, и люди, словно бесплотные тени, медленно потянулись к выходу.

Тяжкое предчувствие заставило сжаться сердце. Константин подошел к матери:

— Обещай, что уедешь с Давидом в свое поместье. Иосифа тоже заберите с собой.

Елена хотела возразить, но, взглянув на сына, ответила:

— Обещаю. — Она с благоговением сняла с постамента Чашу Иисуса, задержала ее в руках и передала Теодору: — Спрячь в тайнике.

Священники выносили из церкви книги и свитки со священными текстами. Константин пригласил в мансио юриста, члена христианской общины, и там объяснил, что ночью необходимо составить дарственную, чтобы утром передать церковь городу. Если успеть это сделать до появления эдикта в Дрепане, прекрасная базилика будет спасена и послужит городу.

С тяжелым сердцем Константин вернулся в Никомедию. К этому времени гонения стали частью жизни столицы. Христиан брали под стражу и вели в храм Юпитера приносить жертвы. Потом объявляли отрекшимися или отправляли на казнь.

Спустя какое-то время после приезда Константина в мансио «У трех дорог» явились полсотни легионеров из местного гарнизона. В жаркий полдень, когда наступает затишье, они перекрыли ворота и выстроились по периметру двора.

Военный жрец установил треножник, клетку с голубями, лик Юпитера и бюсты Августов Диоклетиана и Максимиана.

Несколько солдат согнали работников мансио. Командир велел привести хозяина. Однако Теодор сам все понял и подошел к офицеру.

Тот объявил:

— Властям известно, что твои рабы — христиане. Пусть каждый из них отречется и принесет жертву Юпитеру.

Сам Теодор исправно приносил жертвы и платил мзду городскому главе. Вероятно, поэтому его мансио до сих пор не трогали. Но, похоже, и здесь нашелся доморощенный Иуда.

Офицер оглядел собравшихся, развернул свиток и выкрикнул несколько имен. Названные приблизились к жертвеннику. Жрец вытащил из клетки голубя и отсек ему голову. Окропил кровью стоявших у огня и возложил голубя на треножник. Запахло палеными перьями, и повалил черный дым.

Офицер вновь зачитал имена, и жрец достал еще одного голубя. После того как все присутствующие приняли кровавое окропление, жрец произнес молитву за здравие правителей, и нестройный хор повторил ее перед бюстами Августов.

Теодор беспокоился за Иосифа и надеялся, что наказание обойдет его стороной.

Но офицер объявил:

— А теперь ваш епископ Иосиф отречется от своего ложного бога. Если нет — вы увидите, что этот бог не спасет его!