«Отправлю к нему эту дерзкую красивую девчонку и ее нерожденного младенца. — Решение вызвало у Шона чувство огромного облегчения. — Наконец-то я могу хотя бы таким образом возместить ему то, что сотворил с ним. Отправлю к нему моего собственного внука, внука, которого не могу объявить своим как раз из любви к нему… хоть как-то отплачу Гарри».
Он отвернулся от карты и быстро захромал туда, где ждала его девушка.
Она встала ему навстречу и стояла молча, скромно сложив перед собой руки, и Шон увидел в ее темных глазах тревогу и страх отказа; нижняя губа Сантэн слегка вздрагивала, когда она ждала приговора.
Шон закрыл за собой дверь, подошел к Сантэн и взял ее маленькие аккуратные руки в свои огромные волосатые лапы, наклонился и нежно поцеловал девушку в щеку. Его борода царапнула мягкую щеку, но Сантэн всхлипнула от облегчения и бросилась ему на шею.
— Прости, дорогая, — заговорил Шон. — Ты застала меня врасплох. Мне просто нужно было освоиться с этой мыслью.
Он обнял Сантэн — но очень осторожно, потому что таинство беременности являлось одной из тех немногих вещей, которые пугали и укрощали Шона Кортни. Потом снова усадил ее на стул.
— Так я могу поехать в Африку? — Сантэн улыбнулась, хотя в уголках ее глаз еще дрожали слезинки.
— Да, конечно, теперь там твой дом, потому что в моем восприятии ты — жена Майкла. И Африка — как раз твое место.
— Я так рада, — тихо откликнулась она.
Но Сантэн ощущала нечто большее, чем просто радость. Это было огромное чувство помощи, защиты и силы, которая теперь встала вокруг нее, как некий щит.
«Ты — жена Майкла», — так сказал Шон. Он признал то, во что верила и сама Сантэн, и каким-то образом его одобрение сделало это фактом.
— Теперь слушай. Вот что я собираюсь сделать. Немецкие подводные лодки устраивают полный хаос на море. И самым безопасным для тебя способом добраться до твоего нового дома будет отправка на одном из кораблей Красного Креста, они выходят из портов пролива…
— Анна… — быстро вставила Сантэн.
— Да, конечно, она должна поехать с тобой. Я все устрою. Вы обе будете там санитарками-волонтерами, так что, боюсь, придется вам поработать все время плавания.
Сантэн энергично кивнула.
— Отец Майкла, мой брат, Гаррик Кортни… — начал было Шон.
— Да-да! Майкл рассказывал мне о нем. Он настоящий герой… он получил орден Королевы Виктории за храбрость, проявленную в сражении с зулусами! — взволнованно перебила его Сантэн. — И он ученый, пишет книги по истории!
Шон лишь моргнул, услышав такое описание бедняги Гарри, но, поскольку отчасти это действительно было правдой, он кивнул:
— А еще он добрый и мягкий человек, вдовец… а теперь потерял и единственного сына…
Почти телепатическое взаимопонимание проскользнуло между ними; хотя Сантэн знала правду, отныне и навсегда о Майкле следовало говорить как о сыне Гаррика Кортни.
— Майкл был всей его жизнью, и мы с тобой знаем, как он должен переживать потерю, потому что мы разделяем с ним его чувства…
Глаза Сантэн сверкнули от непролитых слез, она прикусила нижнюю губу и резко кивнула.
— Я отправлю ему телеграмму. Он приедет в Кейптаун и встретит тебя, когда корабль пришвартуется. Еще я дам тебе письмо для него. Ты можешь быть уверена в добром приеме и в том, что он будет готов тебя защищать, тебя и ребенка Майкла.
— Сына Майкла, — решительно поправила его Сантэн, а потом осторожно добавила: — Но я и вас буду иногда видеть, генерал?
— Часто, — заверил ее Шон, наклоняясь к ней и осторожно гладя ее руку. — Возможно, даже чаще, чем тебе захочется.
После этого все происходило очень быстро; но Сантэн следовало бы знать, что у Шона Кортни по-другому и не бывает.
Она лишь пять дней еще провела в монастыре, но за это время прорыв немцев у Морт-Ома был остановлен в жестоком бою, а как только линия фронта стабилизировалась и была укреплена, Шон Кортни каждый день по паре часов проводил с Сантэн.
Они вместе ужинали каждый вечер, и Шон с добродушным терпением отвечал на ее бесконечные вопросы об Африке, о живущих там людях и зверях, о семье Кортни. В основном они беседовали на английском, но когда Сантэн не могла найти нужное слово, она возвращалась к фламандскому. После ужина она обычно подавала ему сигару и подносила спичку, наливала ему коньяка и садилась рядом, продолжая болтать. Так они сидели, пока не приходила Анна и не забирала ее или пока Шона не вызывали в командный пункт; тогда девушка подходила к генералу и подставляла ему щеку для поцелуя с такой детской невинностью, что Шон уже со страхом ждал ее отъезда.
Джон Пирс принес Сантэн и Анне форменные платья сиделок. Белые накидки и белые фартуки надевались на синевато-серые платья, и Сантэн с Анной тут же начали подгонять их по себе — их иглы сумели придать некий французский шарм мешковатой, бесформенной одежде.
Потом пришло время отъезда, и Сангане уложил в лимузин их скромный багаж. Шон Кортни вышел попрощаться, сердитый и напряженный от боли расставания.
— Ты за ней присматривай! — приказал он Анне.
Анна одарила его яростным взглядом в ответ на столь неуместные слова.