Пылающий берег

— Сантэн… — Он остановился, увидев выражение ее лица. — Сантэн, что случилось?

Она протянула ему ожерелье, и оно сверкнуло в ее дрожащих пальцах. Говорить она не могла.

Лицо Лотара потемнело, взгляд стал жестким и яростным.

— Ты залезла в мое бюро!

— Ты убил ее!

— Кого? — Он был искренне озадачен, потом сообразил: — А, эту бушменку…

— Ха’ани!

— Не понял.

— Мою маленькую бабушку!

Теперь Лотар встревожился:

— Что-то тут не так, позволь мне…

Он шагнул к ней, но Сантэн попятилась и закричала:

— Не подходи… не прикасайся ко мне! Никогда больше не смей ко мне прикасаться!

Она сунула руку в карман, за пистолетом.

— Сантэн, успокойся…

Он умолк, увидев в ее руках «люгер».

— Ты с ума сошла? — Он в изумлении уставился на нее. — Эй, отдай это мне…

И снова сделал шаг вперед.

— Ты убийца, ты хладнокровное чудовище… ты убил ее!

Сантэн подняла пистолет обеими руками, и ожерелье зацепилось за оружие, дуло качнулось.

— Ты убил мою маленькую Ха’ани! Я ненавижу тебя за это!

— Сантэн…

Он протянул руку, чтобы забрать пистолет.

Из дула вырвался клуб дыма, пистолет дернулся вверх, подбросив руки Сантэн. Грохот выстрела оглушил ее.

Тело Лотара качнулось назад, он развернулся на пятках. Его длинные золотые локоны колыхнулись, как зрелая пшеница от сильного ветра, и он рухнул на колени, а потом опрокинулся лицом вниз.

Сантэн опустила «люгер» и прислонилась к боку фургона, когда подскочил Хендрик и выхватил у нее пистолет.

— Ненавижу тебя! — выдохнула она, глядя на Лотара. — Умри, и будь ты проклят! Умри и катись в ад!

Сантэн скакала, отпустив поводья, позволив лошади самой выбирать скорость и тропу. Она держала Шасу у бедра, пропустив под него ремень, чтобы поддерживать вес мальчика, а голову малыша поддерживала изгибом локтя; Шаса преспокойно спал.

Ветер, обжигавший пустыню уже пять дней подряд, не затихал, и пески шипели и скользили по поверхности земли, как морская пена вдоль берега, а шары перекати-поля прыгали по равнине, как футбольные мячи. Маленькое стадо газелей повернулось спиной к холодным порывам, животные поджали хвосты между ног.

Сантэн повязала на голову шарф на манер тюрбана, а на плечи набросила одеяло, чтобы уберечь Шасу и себя. Она ссутулилась в седле, а холодный ветер дергал углы одеяла и трепал длинную гриву лошади. Сантэн прищурилась — и увидела Божий Перст.

Он все еще оставался далеко впереди, почти неразличимый в тусклом, насыщенном пылью воздухе, но упрямо тянулся к низко нависшему небу, даже в такой дымке заметный за пять миль. Как раз поэтому Лотар де ла Рей и выбрал это место. Оно было уникальным, его не удалось бы спутать с любой другой природной особенностью.

Сантэн схватила поводья и пустила лошадь рысью. Шаса недовольно захныкал во сне при смене ритма движения, но Сантэн выпрямилась в седле, стараясь отбросить печаль и гнев, давившие на нее с такой тяжестью, что грозили раздавить саму ее душу.

Постепенно силуэт Божьего Перста стал более отчетливым, вырисовываясь на пыльном желтом небе. Это была стройная каменная колонна, стремившаяся к небесам, а потом странно утолщавшаяся, — ее верхняя часть напоминала голову кобры, вознесшуюся на две сотни футов над равниной. Всматриваясь в нее, Сантэн испытала такое же суеверное благоговение, какое должно было охватывать старых готтентотов, назвавших столб «Мукуроб».

Потом у основания огромного каменного монумента вспыхнул свет, отраженный металлом, и Сантэн, едва не ослепленная им, прикрыла глаза краем одеяла, продолжая пристально всматриваться в ту сторону.

— Шаса, — прошептала она. — Они там! Они ждут нас!

Приподнявшись на стременах, она погнала усталую лошадь легким галопом.

В тени каменной колонны стоял автомобиль, а рядом с ним воздвигли небольшой зеленый шатер. Перед шатром горел костер, и клубы дыма, голубые, как перья цапли, улетали по ветру над равниной.

Сантэн сорвала с головы тюрбан и замахала им, как знаменем.

— Я здесь! — закричала она. — Эй, привет! Я здесь!

Две почти неразличимые человеческие фигуры поднялись на ноги у костра, повернувшись в ее сторону.

Она махала и кричала, несясь галопом, и одна из фигур побежала ей навстречу. Это была женщина, крупная женщина в длинной юбке. Она подняла ее выше коленей, в отчаянной спешке несясь по сыпучей почве. Лицо у нее сильно раскраснелось от усилий и чувств.

— Анна! — пронзительно крикнула Сантэн. — О Анна!

По широкому красному лицу обильно текли слезы, и Анна отпустила юбку и широко раскинула руки.

— Мое дитя! — кричала она.

Сантэн стремительно соскочила с седла и, прижимая Шасу к груди, бросилась в ее объятия.

Обе рыдали, обнимаясь, одновременно пытались что-то говорить, но их слова были несвязны; они смеялись между рыданиями, и Шаса, зажатый между ними, наконец протестующе взвыл.

Анна выхватила его у Сантэн и прижала к себе:

— Мальчик… это мальчик!

— Майкл! — радостно всхлипывала Сантэн. — Я назвала его Майклом! Майкл Шаса.

И Шаса громко засмеялся и обеими ручками ухватился за щеки этого удивительного лица, такого большого и красного, как зрелый фрукт.

— Майкл! — Анна рыдала и целовала его.