Пыль у дороги

Но иногда, думая об Анжеле, погружаясь в воспоминания, Эри чувствовала, как что-то внутри влечет ее к неизведанной силе. Как хочется раскопать в себе удивительные возможности. Ведь как знать, может, она и летать умеет. Может, она не создана для обычной жизни и, может, это не так плохо?

То, что когда-то казалось для нее ясным, теперь подвергалось сомнениям. Она вспоминала беседы о предназначении. Как сама говорила, что можно тешить себя мыслями о великом, а потом окажется, что оно пшик. Потому что не все могут быть королями, не все могут быть особенными.

Теперь с этой магией она начинала хотеть, хуже того — верить, что все неспроста. Недаром Анжела именно ее нашла. В Роване должны знать толк в таких вещах.

Только ведь знахарка любила ее всякой. Хорошей и непослушной. Забиякой и плаксой. В Шадер она была собой. В Нюэле тоже многие знали, что она эльф или полукровка и вроде бы даже принимали это. В Нюэле она могла быть счастлива. Наверное.

Здесь же перед дверью в таверну висит ее изображение. Грубоватое, едва ли похожее, но с назначенной наградой.

— Тут уж или собой быть, — сказала Эри собственному отражению, — или нормальной.

Она выбрала второе.

* * *

Наште Эри нравилась. Тихая, улыбчивая, трудолюбивая, но главное — неиспорченная. Девочка боялась вечеров и пьяных посетителей, поэтому после заката пряталась у себя в комнате или где-то гуляла. Она никогда не перечила и даже к грязной работе относилась легко, по-детски увлекаясь. Казалось, для нее все было в новинку. Боязливо, как трогают ножкой холодную воду, она шаг за шагом погружалась в городскую жизнь. Нашта иногда украдкой наблюдала за ней, не переставая умиляться. Для нее Ланкас был настолько родным, что уже почти и ненавистным, для девочки же — чем-то волнующим.

Ее эльфийская природа больше не пугала. Присмотревшись, Нашта даже устыдилась своего страха и всех тех глупостей, что говорила и, хуже того, думала. Эри была не только безобидна, но и, очевидно, несчастна. Может, потому с таким увлечением за все и бралась, лишь бы не чувствовать, что там внутри.

Эри напоминала Наште печенье с кислой начинкой. Снаружи мягкое, рассыпчатое, так и просится в рот, но стоит надкусить — и лицо сморщится. Впрочем, и на такой вкус найдутся любители.

Вчера вечером Элисон отмечала день рождения. Нашта слегка перебрала, и, загрустив вопреки обычному настроению, вышла проветриться на задний двор. Оказавшись на воздухе, она сдернула ленту, перетягивавшую рыжие локоны, и плюхнулась на крыльцо, для верности оперевшись на стену.

Элисон исполнилось сорок три. Несмотря на потерю мужа, недавний бунт и сотни других неприятностей, хозяйка как-то умудрялась оставаться на плаву. Неизменно с тем же трагическим выражением лица.

Для Нашты Элисон была похожа на последний кусок позавчерашнего пирога. С виду еще сладкий, но как будто плачущий от одиночества и непригодности. Пожалеешь его, запустишь зубы в подтаявший крем и тут же обломаешь о черствую корку.

Нашта считала, что для счастья хозяйке не хватает только мужика. И даже желающие находились. Но, видимо, Элисон боялась разрушить трагичный образ безутешной вдовы, который поддерживала уже четыре года.

В искренность ее страданий Нашта не верила, хотя и окружающие, и просто здравый смысл утверждали обратное. Но не могла женщина после такой любви и предательства сохранить рассудок и не кинуться в омут. Не настолько, значит, она любила этого Лаэма.

Дверь приоткрылась, толкнув ее в плечо.

— Ты здесь, — показалась голова Эри. — Все хорошо?

— Да, просто отдыхаю. Садись, — она хлопнула ладонью по доскам.

Эри прикрыла за собой дверь и опустилась рядом.

— Ну чего там наша… ик! ой, — Нашта дернулась и усмехнулась. — Ну ты поняла…

— Вы поругались? — осторожно поинтересовалась Эри. — Я слышала, как утром на кухне…

— Что? — она махнула рукой. — А… Не, это мы так разговариваем. Просто она опять стенала, какая я нехорошая, падшая и без будущего. Надоело слышать это уже в который раз.

Эри открыла было рот, но Нашта продолжила:

— Вот знаешь, что мне в тебе нравится? — она отклонилась назад, словно желая еще раз рассмотреть Эри. — Ты не осуждаешь. Ну да, я шлюха, да, получаю деньги с женатых боровов. С потных и пьяных, от которых потом комнату проветривать надо. И что? Вот знаешь, что? Ик! Ой, да что ж такое-то? — она похлопала себя по груди и глубоко вдохнула, чтобы справиться с икотой. — Мне нравится! — мотнула головой Нашта. — И это мое дело. Хочу и ломаю себе жизнь. И вообще, может, я, наоборот, дарю миру любовь. А она что? Сидит там со своими счетами. Наоборот, кланяться в ноги должна. Сколько мы с девочками ей посетителей привадили? А? Она об этом думает, небось знает, но к образу благородной дамы оно, понимаешь, как-то не идет. Вот и скворчит, как сало на сковородке, и руки заламывает.

— Но ведь это только к тебе, — возразила Эри. — Она за тебя волнуется, не за других. Разве не радостно жить, зная, что кто-то…

— Да, конечно, волнуется! — перебила Нашта. — Она же добрая такая, меня удочерила. А я, мерзавка, по рукам пошла. Нет, Риа, о себе она думает, уж поверь. Только о себе.