Пыль Снов

Миновав последний ряд палаток легиона, Спакс помедлил. Сплюнул, избавляясь от мерзкого привкуса. “Женские вина. Гэдис, уверен, твой трюк с пробкой раздвинул сотню мягких ног. Не забудь и меня научить…”

***

Она могла бы с тем же успехом привязать к животу флягу эля. Поясница выгнулась, каждое движение заставляет кости стонать. Мышцы расслабились и устали. Груди, всегда бывшие нескромно большими, ныне неловко лежат на проклятой фляге. Все стало слишком крупным и раздутым - и как она могла позабыть? Разумеется, среди всех стонов и вздохов и бурчаний в животе мысли текут вязко как мед. Какое приятное утопление. Мир светится. Жизнь бурлит. Поет.

- Древние мерзкие ведьмы, - пробурчала она, - вам за многое придется ответить.

Не осталось удобных положений, и Хенават, жена Желча, теперь не сидела, а бродила ночами по лагерю. Она - странствующая луна из легенд народа о веках до измены луны-сестрицы, когда любовь была чистой и Ночь лежала в объятиях Тьмы - о, легенды были сладкими, хотя и горчили неизбежностью отпадения от милости. Она подозревала, что сказания о временах минувших - всего лишь сожаления сломленных душ. Тонкость ощущений влечет падение, слишком поздно исправлять, но смотрите! - вот что сделали с нами.

Луна уже не блуждает. Пойманная в сети обмана, она способна лишь скользить вокруг и вокруг возлюбленного мира - и никогда ей его не коснуться, и лишь слезы текут из глаз любовника. Вот и всё. А потом, много времени спустя, любовь умерла, угасли бледные огни чуда и Ночь наконец нашла ее любовника и Тьма поглотила луну. И настал конец мирозданию.

Хенават смотрела ввысь и не находила подтверждения пророчеству легенд. Нет, луна получила смертельный удар. Она умирает. Но сеть не готова ее освободить, а луна - сестра, вечно холодная, вечно смутная, следит. Она ли убила соперницу? Рада ли она смотреть на предсмертные судороги сестры? Взор Хенават скользнул южнее, к близящимся нефритовым копьям. Небеса поистине вступили в войну.

- Чаю, Хенават?

Она оторвалась от созерцания неба, увидела двух женщин у костерка с дымящимся котелком. - Шельмеза, Рефела.

Рефела, предложившая чаю, подняла третью чашку. - Мы каждую ночь видим, как ты проходишь мимо, Майб. Беспокойство твое очевидно. Не сядешь с нами? Пусть ноги отдохнут.

- Я убегаю от повитух, - сказала Хенават и нерешительно подковыляла к ним. - Пробуждающие Семя жестоки - ну казалось бы, что такого в яйце? Думаю, нам хватило бы одного размером в пальмовый орех.

Шельмаза тихо и сухо засмеялась: - Надеюсь, не такого же твердого.

- Или волосатого, - добавила Рефела.

Теперь смеялись обе воительницы.

Хенават села, медленно, постанывая. Теперь костерок оказался в окружении треугольника. Приняла чашку, поглядела на жидкость, бурую в пляшущем свете. Из Болкандо. - Значит, вы не все им обратно продали.

- Только бесполезное, - сказала Рефела. - У них таких вещей полно.

- Вот почему мы так различны, - заметила Шельмеза. - Мы не изобретаем бесполезные вещи и не придумываем вздорных желаний. Если цивилизованность - как они любят говорить - имеет правильное определение, то вот оно. Как думаешь, Майб?

Древнее уважительное имя для беременной было приятно Хенават. Эти женщины молоды, однако помнят старые пути, знают, как уважить соплеменников. - Тут ты можешь быть права, Шельмеза. Но я гадаю, не определяют ли цивилизованность привычки, порождающие ненужные вещи и придающие им преувеличенную ценность. Привилегия делать ненужные вещи для них важна - она означает богатство, избыток, возможность жить праздно.

- Мудрые слова, - пробормотала Рефела.

- А чай уж больно сладок, - ответила Хенават.

Молодая женщина улыбнулась, без обиды принимая мягкое предостережение.

- Дитя толкается, - продолжила Хенават, - и тем возвещает истину о грядущих годах. Они, верно, будут безумными. - Она отпила чай. - Что это?

- Сафийский напиток, - ответила Шельмеза. - Говорят, успокаивает желудок, а с этой иноземной едой такое свойство очень кстати.

- Может, и ребенка успокоит, - добавила Рефела.

- Или сразу убьет. Ну, меня это не особо волнует. Слушайте же предостережение жалкого сосуда: устройте себе один разок и на том успокойтесь. Не слушайте змеиного шепота о благословенной беременности. Змея лжет, чтобы исказить память. Пока ничего не остается в черепе, кроме облаков и цветочного аромата - и тогда вы делаете это снова и снова.

- Зачем лгать змеям, Майб? Разве дети - не величайший дар женщинам?

- Так мы и твердим себе и другим. - Она снова отпила чаю. Язык жгло, будто она лизнула стручок перца. - Но недавно мы с мужем пригласили детей на семейный пир, и о как мы пировали! Словно голодные волки, решающие, кого между собой можно считать заблудшим теленком. Всю ночь дети тянули на себя окровавленную шкуру, и каждому довелось хотя бы раз ее надеть; а под конец они решили завернуть в ту мерзкую шкуру нас обоих. Поистине достопамятное воссоединение.

Молодые женщины промолчали.