Как только две женщины ушли, Порес вскочил из-за стола капитана, проверил, не осталось ли какого-то беспорядка, и очень аккуратно задвинул кресло. Беспокойно взглянув в окно, он выскочил в приемную и сел за свой стол – гораздо более скромных размеров. Услышав размеренную поступь тяжелых сапог в коридоре, он начал копаться в свитках и восковых табличках, разложенных перед ним, приняв озабоченный вид перед неминуемым появлением капитана.
Как только открылась дверь, Порес вытянулся по стойке «смирно».
– Доброе утро, сэр!
– Уже полдень, лейтенант. Осиные укусы явно добили то, что осталось от ваших мозгов.
– Так точно, сэр!
– Эти две сестры-далхонки уже доложились?
– Никак нет, сэр. Не за… волосы же их тащить, сэр. Вот-вот объявятся – или одна, или обе.
– Это потому, что вы намерены преследовать их, лейтенант?
– Как только разделаюсь с канцелярией, сэр, немедленно этим займусь, даже если придется добираться до Второго Девичьего форта, сэр.
Добряк нахмурился.
– Какой канцелярией?
– Ну как же, сэр. – Порес показал рукой: – Вот с этой, сэр.
– Ладно, не затягивайте, лейтенант. Как вам известно, у меня совещание в половине седьмого колокола, и я хочу, чтобы сестры были у меня в кабинете до этого.
– Слушаю, сэр!
Добряк прошел к себе. И там, как представлял себе Порес, будет целый день рассматривать свою коллекцию расчесок.
– Правильно говорили, – пробормотала Целуй, когда они с сестрой шли в спальню. – Капитан Добряк не только ублюдок, а просто псих. Что он нес про наши волосы?
Уголек пожала плечами.
– Так и не поняла.
– Нет никаких правил по поводу волос. Мы можем пожаловаться Кулаку…
– Нет, не будем, – отрезала Уголек. – Добряк хочет волосы на свой стол, так положим волосы на его стол.
– Не мои!
– И не мои, Целуй, не мои.
– А чьи тогда? Кто отдаст свои?
– А мы и спрашивать не будем.
На пороге их ждал капрал Правалак Римм.
– Получили благодарность? – поинтересовался он.
– Ох, милый, – сказала Целуй. – Добряк не раздает благодарности. Только взыскания.
– Что?
Уголек сказала:
– Капитан приказал нам набрать вес… – И прошла мимо. – Помимо прочего. – Она снова повернулась к Правалаку. – Капрал, найди нам большие ножницы и большой джутовый мешок.
– Слушаю, сержант. А ножницы… очень большие?
– Неважно, найди какие-нибудь.
Проходя мимо молодого человека, Целуй одарила его широкой улыбкой. Войдя в спальню, она прошагала до середины и остановилась у койки, на которой постельное белье было свернуто в подобие гнезда. В гнезде примостилось сморщенное, покрытое шрамами и татуировками чудо с блестящими глазками.
– Неп Хмурый, мне нужно проклятие.
– М-м? Вляй! Чо? Кто?
– Капитан Добряк. Я думала про крапивницу, чтобы исчесался. Нет, погоди, от этого он станет еще вреднее. Пусть будет косоглазый… но так, чтобы сам он не замечал, а все видели. Сможешь, Неп?
– А чо мне за то, а?
– Хочешь массаж?
– Целую?
– Да, моими руками.
– И долг? Как долг?
– От колокола до колокола, Неп.
– Бездежд?
– Я или ты?
– Обои!
– Ладно, но тогда придется снять комнату, если, конечно, тебе не нужны зрители.
Целуй видела, как Неп Хмурый возбуждается в самом неприличном смысле. Он подпрыгивал, извивался, кожа блестела от пота.
– Пасиб, цел, пасиб!
– С запертыми дверями, – ответила она. – Не хочу, чтобы нам мешали.
– Неп пон’л! Проклятие?
– Да, косоглазие, но чтобы сам не замечал…
– Вошлаб и в лузу.
– Иллюзия? Волшебство? Очень хорошо. Делай, и спасибо.
Бадан Грук потер лицо, когда Уголек плюхнулась на койку рядом.
– Что, ради Худа, мы тут делаем? – спросил он.
Она взглянула на него темными глазами – словно нежно погладила – и снова отвернулась.
– Ты единственный солдат, на которого можно положиться, Бадан, тебе это известно?
– Что? Нет, я…
– Ты нерешителен. Ты не заточен на жестокость и поэтому не жаждешь ее. Ты прежде всего используешь мозги, а тупой мордобой – лишь последнее средство. Опасные поступают наоборот, и каждый раз приходится расплачиваться жизнями. Каждый раз. – Она помолчала. – Я правильно поняла? Какая-то пьяная сержант-морпех прошла всю проклятую империю от таверны к таверне?
Он кивнул.
– И за ней тянулся хвост сочувствующих из местных. Но она не боялась проливать кровь, Уголек, а просто правильно выбирала цель: тех, кого никто не любит. Сборщиков налогов, управляющих, адвокатов.
– Но она пила?
– Точно.
Покачав головой, Уголек улеглась на койку и уставилась в потолок.
– И как же ее не уволили?
– Потому что она из И’Гхатанских Бурекрыс, вот почему. Которые ушли под землю.
– А, верно. – Она минуту подумала и сказала: – Ладно, скоро мы отправляемся.
Бадан снова потер лицо.
– И никому не известно – куда, и даже почему. Какая-то муть, Уголек. – Он помедлил и спросил: – У тебя нет неприятного чувства по этому поводу?
– У меня не осталось никаких чувств, Бадан. По любому поводу. И я не знаю, что ухватило меня за горло в ночь прочтения Скрипа. На самом деле я почти не помню ту ночь – ни как ехали, ни что было дальше.
– Ничего и не было. Ты просто отключилась. В любом случае объявился какой-то фенн. И врезал богу по уху.
– Хорошо.
– И все? Все, что ты можешь сказать?