ПУТНИК часть I

                    - А вы, товарищ, для того и направлены сюда, чтобы пожертвовать многими, но сберечь целое! Сберечь нашу Советскую власть!  Нужно подавить это восстание, во что бы то ни стало! А жертвы мы будем считать после победы Мировой революции! И партийную оценку дадим каждому, кто повинен в разжигании конфликта до вооруженного противостояния, не сомневайтесь!

                      Чтобы подавить восстание, пришлось задействовать крупные силы регулярных войск, четыре бронепоезда… И лишь к концу года, потеряв убитыми около трех тысяч бойцов, войска смогли сломить сопротивление восставших крестьян. О потерях в рядах  повстанческой армии нигде и никогда не сообщалось…

                     Срок командировки полка и, соответственно, роты,  сохранившей на новом месте дислокации свое былое название «Летучей», планировался в один год, но лишь в середине 1924 года полк возвратился в родные края, поскольку еще два года пришлось гоняться в районе Белого Июса, Ачинска за бандой Соловьева, в которой в разные периоды насчитывалось от пятисот до тысячи бойцов. Сербин не знал, был ли бандитом бывший офицер-колчаковец, который, совершая нападения на продотряды, отбивал у них зерно и возвращал крестьянам. Нападал на ссыпные пункты и вновь отдавал зерно крестьянам… Сербин и его рота чудом избежали участия в кровавой драме Соловьева. В последний момент план  переиграли, и операцию по поимке Соловьева поручили ЧОНу.  Приглашенный на встречу с начальником Красноярского ЧОНа Зарудневым, Иван Соловьев явился на нее без оружия, оставив своих людей в стороне. Выскочившие из засады ЧОНовцы, связали Соловьева и, уже связанного, застрелили. Точно так же поступили с его заместителем и адьютантом…

                       На многое открыла Путнику глаза эта командировка в Сибирь…

                       Частенько он доставал из бумажника затертый листок с воззванием Ивана Соловьева и читал:

                       «Мы всегда полагали, что эта власть, кроме обмана и жестокости, кроме крови ничего не может дать населению, но все-таки полагали, что правительство состояло из людей нормальных, что власть принадлежит хотя и жестоким, но умственно здоровым. Теперь этого сказать нельзя…»

                       Сербин мог бы гордиться своей ротой и ее боевой подготовкой, потому что потерял в боях лишь шестерых бойцов, в то время, как в других ротах полка потери были несоизмеримо большими. Но то, что сражаться пришлось со своим же народом, который хотел того, чего хотел и сам Путник, подрывало его веру во власть и в правильность выбранного пути… Не принес радости и орден молодой Советской Республики – орден боевого Красного Знамени, врученный ему после разгрома восстания командармом Блюхером.

                 А скоро через всю Россию потащил пыхтящий от натуги паровоз бойцов и лошадей кавполка, и все его военное имущество. Когда мимо распахнутой двери теплушки медленно поплыли берега озера Байкал, заныло у Путника под ложечкой – вспомнил он Монголию, пустыню Гоби и красавца-коня, его любимого Гнедка, преданного смерти  собственной рукой…  

Глава 26

                  В Ростове в штабе РККА полку определили место нового пункта постоянной дислокации – старые казармы Кадетского корпуса Всевеликого Войска Донского – с конюшнями, полем для выездки и джигитовки и собственным стрельбищем на берегу Дона. Командирам подразделений полка была поставлена жесткая задача – в течение десяти дней полностью обустроить казармы и конюшни, привести в порядок заросшее бурьяном стрельбище…

                  Когда все задачи были выполнены, Сербину и еще двум командирам рот командование  предоставило месяц отпуска.

                  Путник, привыкший к быстрым сборам и не менее быстрым решениям, собрался в течение часа и быстро оформил в канцелярии полка отпускные документы. Несмотря на то, что солнце уже клонилось к закату, он не стал дожидаться утра, и одним махом вскочив в седло, на крыльях любви помчался к Фросеньке, от которой за долгие три года войны на краю России, получил всего два письма. Да и те с оказией, с казаками, прибывающими в полк после ранений и положенного после лечения отпуска в родных краях.

                 Радости семьи Мастеровенко не было предела. Как и на свадьбу, встречать Леньку Сербина собралось все село. И как ни тяжко было с продуктами, Иван Лукич достал из погреба последний шмат сала и несколько кругов колбасы, коптить которую, он был великий мастер, выкатил бочку виноградного вина и четверть самогона, и праздник зашумел, запел, заплясал во всю ширь казацкой души…

                 Фросенька, похорошевшая за эти годы и ставшая еще более привлекательной в зрелой женской красе, лучилась счастьем и ни на шаг не отпускала от себя супруга. Вечером, когда веселье было в самом разгаре, они тихонько убежали в дом и заперлись в своей комнате. И до рассвета не могли насытиться своей, такой долгожданной близостью.

 Фросенька, едва живая после бурной ночи, уснула, подоткнув румяную щеку двумя крошечными кулачками, а Леонид оделся и вышел во двор.

                 На базу ворочали вилами, уже начавшее преть, позапрошлогоднее сено братья Фроси, а тетя Лиза варила на плите что-то, дурно пахнущее, свиньям.