Пути неисповедимых

– Как и все, – проворчал Закая, чувствуя на себе наши любопытные взгляды. Всем было интересно послушать его историю, и он, хотел того или нет, вынужден был ее рассказать. – Но не по убеждениям. По убеждениям единицы идут, Цыплята вроде нашего, – он кивнул на Арланда. – Сорок лет назад, когда я был совсем мальчишкой, в Орден никто не шел, все его боялись до дрожи в потрохах и добровольно детей туда не отдавали. Но инквизиторы-то монахам нужны были, чтобы те защищали Церковь: тогда еще это все одной структурой было. Так вот монахи выкрутились: они рабов скупали. Рабы были не только учениками, но и мясом для опытов – и все законно. Сорок лет назад инквизиторы не были устойчивы к магии, к ядам, они не могли исцелять, не могли глушить нечисть, это были воины, паладины, только безбожные. На таких, как я, мышах, вывели все те ритуалы… Ну так я мелкий был, жил в Финье, в семье рыбака. Деревня была на берегу моря, маленькая такая деревенька, на картах не отмеченная. Пираты как-то удирали от погони и причалили к нашим берегам. Каково было их удивление, когда они вместо голых скал деревню обнаружили! Они забрали нашу одежду и дома, спрятали корабли, прикинулись перед стражей крестьянами, так их пограничники и не тронули, дальше поплыли. А пираты, как только стражники ушли, разграбили деревню, слабых стариков и некрасивых баб перерезали, а мужиков, девиц и детей в кандалы и в рабство. Нас они продали в Тангейе, где меня с остальными детьми купил монах из белых сов. Поначалу в Ордене здорово было… лучшие дни моей жизни! Нас всей деревенской гурьбой учили по настоящим книгам, мы спали каждый в своей комнате, были сыты и одеты, получали дорогие подарки по праздникам, играли в огромном саду Ордена по выходным, о родителях и прежнем доме и думать забыли, как о страшном сне, монахи и монахини были нашей семьей, нашими учителями, нашими идолами!… – он махнул рукой вверх, подчеркивая недосягаемость этих идолов. – Все это продолжалось, пока нам всем по восемнадцать не исполнилось. Тогда из нас стали готовить инквизиторов «нового поколения». Мы были преданы монахам, как спасенные от живодеров дворняги. Если нам говорили, что надо проглотить какую-нибудь магическую кислоту, мы глотали и умирали со счастливыми улыбками, когда нам разъедало вены, потому что были уверены, что так надо… Когда мне было двадцать один, я остался единственным выжившим из всей деревни. Когда исполнилось двадцать четыре, я остался единственным инквизитором, способным к работе. Когда меня выпустили, я стал делать то, чему меня научили… Я и до сих пор, как дрессированный пес, делаю то, к чему меня готовили, хотя понял уже, что все это бессмысленно… Устал я уже судить тех, чьего пальца на руке не стою.

После долгого рассказа Закаи в пещере повисла тишина, только непрекращающийся дождь снаружи шумел.

Каша сварилась, зерна разбухли, и я покрошила туда все оставшееся вяленое мясо. Размешав, я попробовала и объявила обед готовым. Все взялись за ложки, которые носили с собой в любом пути, и стали есть. Разговор продолжился.

– Я слышал, инквизиторы после одиннадцати лет работы обычно в монахи идут при Ордене, – заметил Арланд, не прожевав, от чего получил от меня подзатыльник. Буду воспитывать, надоел позориться!

– Ты представляешь меня в рясе!? – захохотал Закая так, что его плотный живот заколыхался. – Да от меня вся молодежь разбежится, а боги, которым я стану молиться, зачахнут!

– А кем бы ты был, если не инквизитором? – спросила Анук, теснее прижимаясь спиной к плечу Закаи и как бы невзначай коснувшись рукой его ноги.

– Не знаю, – пожал плечами инквизитор. – Если бы не пираты, был бы рыбаком или моряком. Но сейчас я не люблю море, меня от его запаха блевать тянет, пиратская банда сразу вспоминается. А если бы меня из Ордена отпустили, я бы пошел в наемники. Куда мне еще идти-то? Только вот освободить меня от обета одна смерть и может: белых сов слишком мало, так запросто их не отпустят.

– А снять мантию и пойти в наемники самоволкой? – предложила Анук. – Кто тебя искать-то станет?

– Не могу. Я, как и ты, слишком долго живу в своей среде…

– Была бы выпивка, я предложила бы выпить за Смерть и за избавление! – истерично засмеялась Анук, обхватывая за плечо Закаю, чтобы не упасть. У нее из глаз брызнули слезы. Смеялась она долго, пока не выдохлась. – Эээх… твой костер, ведьма, мертвый, как камень. Я хочу живого огня! Хочу дыма! – крикнула она. – Пойду, соберу веток, ты их высушишь, и разведем нормальный, трескучий и с запахом.

С этими словами Анук вскочила, схватила зачем-то свой лук и бросилась вон из пещеры, прямо под дождь.

– Истеричка, – фыркнул Закая, невозмутимо засовывая в рот ложку каши.

– По-моему, вы с ней похожи, – осторожно заметил Арланд.

– Может, в чем-то и похожи, – пожал плечами Закая. – Но она чокнутая. Свихнулась в лесу от одиночества.

– И, тем не менее, вы отлично ладите, – заметила я, а потом невольно ухмыльнулась.