Пути и маски

«Имущество» в этот момент быстрым шёпотом совещалось: гибкий, как тростник, блестящий от масла для притираний Ван-Дир-Го раздавал распоряжения, жестикулируя свободной от факела рукой. Кто-то из рабов уходил, выслушав его, другие оставались на месте. Рослый человек в маске с изумрудами потянулся к чехлу на поясе, и при луне блеснуло кривое лезвие ножа…

— Откуда у них оружие? — хмуро спросил Бадвагур. Ему эта затея явно не нравилась.

— Из тех же коллекций, конечно, — легко ответил Альен. — Я позволил взять всего несколько ножей и коротких мечей — на самый крайний случай… Никого не убьют, Бадвагур. Хотя кое-кто, — он с непонятным прищуром смотрел на Ван-Дир-Го, — не разделял моих мирных намерений…

И это о Ван-Дир-Го — образце послушания, одном из любимых рабов Люв-Эйха? Ривэн издал протестующее восклицание, но тут миншиец впервые повернулся к нему спиной…

Тихо охнув, Ривэн долго не мог прийти в себя. Это слишком походило на картины альсунгского нашествия в Ти'арге, которые он лишь немного застал; его замутило.

Он не знал, с каким изуверством надо кого-то высечь, чтобы добиться такой кровавой, плохо поджившей паутины шрамов вместо тела.

* * *

— Вот здесь, господин волшебник.

Ван-Дир-Го поднял факел, и жар коснулся лица Альена упругой волной. Они стояли на одной из нижних террас, но не в стороне моря: в этой части сады Люв-Эйха вдавались в глубь острова, и «гостям»-пленникам запрещалось забредать так далеко. Альен с жадностью оглядывался, впервые жалея, что вокруг темнота: он стосковался по новым местам. Хаос бился внутри и требовал продолжения партии.

Другой раб, в красно-чёрной маске, ногами раскидал широкие, кожистые листья пальм; потом, тихо ухнув, приподнял каменную плиту, показавшуюся под ними. На плите, само собой, красовалась троица жуков-скарабеев, а под ней обнаружились ступени. Хмыкнув, Альен заглянул в чёрный провал.

— Довольно широкий, — (вероятно, чтобы господин Наместник сумел протиснуть туда свою холёную тушу). — Люв-Эйх часто сюда спускается?

— В последнее время — не очень, господин мой, — сказал Ван-Дир-Го. Альен заметил, что после памятной порки он почти не называет Люв-Эйха «господином» или «хозяином». Но этой ночью раб определённо нервничал: то и дело без причины подрагивал факел в смуглых пальцах. — Зато раньше — часто. По меньшей мере раз в луну, и обязательно — на каждый Лу-Шиари.

Альен не сразу вспомнил, что Лу-Шиари — миншийский праздник в честь Прародителя, когда здесь провожают старый год. Что ж, значит, спуск сюда был для Наместника своего рода обрядом… И чему мог придавать такое значение человек, для которого не осталось ничего святого?

«Можно подумать, для тебя осталось…» — шепнул кто-то чересчур правдивый. Альен опять не знал, от его разума исходит этот голос или от той новой сущности, что властно пустила в нём корни в последние месяцы (или годы?), — точнее, не корни, а раздиравшие душу терновые шипы.

Альен не стал примерять эту ситуацию на себя. Может, у них с Люв-Эйхом и есть нечто общее (хотя верить в это крайне не хочется), но они всё же очень по-разному мыслят. Кто кого перемыслит этой ночью — вот в чём вопрос.

— Я спущусь, — сказал он, поудобнее перехватывая край одеяния. Повернулся к Бадвагуру и Ривэну: — Вы со мной?

Агх серьёзно кивнул. Ривэн, пряча глаза, рванулся к ступенькам первым.

— Нет, — поморщившись, Альен упёрся рукой ему в грудь. Ох уж эти порывы самопожертвования — если ему чего-то и не хватало в лице своих спутников, то точно не их… — Лучше будет, если сначала пойду я. Мало ли что.

— Так вот именно — мало ли что… — уязвлённо пробормотал Ривэн, но отступил.

Спускаться оказалось непросто: ступени шли почти отвесно, подошвы сандалий скользили от сырости и мелких трещин. В полном мраке висел влажный и спёртый воздух — только корни торчали из земляных стенок. Альен наскоро начертил в воздухе знак Шейиза; вспыхнувший огонёк показался ему слишком уж ярким. Странное чувство — как если бы поднял мешок в два раза легче, чем рассчитывал. Магия в нём застоялась и теперь долго будет прорываться бесконтрольно.

Ступени закончились; на последней Ривэн (вполне ожидаемо) умудрился споткнуться и громко выругался по-дорелийски. Альен недовольно шикнул, но гулкая тишина никак не отреагировала на их присутствие. Запах тут стоял какой-то гнилостный — и, видимо, не только из-за земли и корней…

Прорытый под островом тоннель оказался не таким уж длинным; Альен шёл, нащупывая ногами размякшую, глинистую почву. Старался шагать беззвучно, как научился в лесу — наступая на всю стопу сразу. Зато Бадвагур за спиной топал, пыхтел и звенел кольчугой так, что и мёртвые бы услышали… Хотя ему позволительно: как соскучился, наверное, по своей кольчуге.

Запах становился всё сильнее; что-то в Альене набухало дурным предчувствием, в немых криках подсказывало ответ. Он где-то видел, ощущал нечто подобное, его уже окружало что-то, похожее на…

— Усыпальница, — шёпотом выдохнул Ривэн, прикрывая ладонью нос. — Тут воняет могилой.