Никакой ревности, — с зудом самолюбивого разочарования поняла Синна. Лаура говорит так, просто чтобы выпроводить её.
А потом — так ясно, словно от колдовства — Синне вспомнилась фраза, вырвавшаяся у эра Альи в день их встречи. Когда он принял её за кого-то ещё, кого определённо не жаловал. «Это Вы подбросили нам перо?»
— Я пойду, если к тому времени получу обнадёживающую весточку из дома… И какую маску Вы мне посоветуете? — спросила она, улыбаясь. — Что сейчас в моде? Что-нибудь необычное, вроде… сокола?
Лаура побледнела — бледность на неё накатывала так же внезапно, как на Линтьеля, и так же выделяла тёмные дуги бровей.
— Извините, леди Синна. Сегодня мне нужно в город, я должна собираться.
Лишь с изрядным трудом Синна заставила улыбку погаснуть: маленькая победа дрожала в её руках.
Небо затянулось даже не тучами, а туманным пухом — облаками в плохом настроении. Лауре не нравился такой цвет: серая муть, из которой ничего не родится, кроме тягостного недоумения. Она же любила ясные, чистые краски.
Может быть, поэтому ей всегда было в радость приезжать в Вианту. Столица взрывалась изнутри чистотой цветов и чёткостью линий; как и в Ариссиме, здесь как-то особенно падал свет. Красные крыши над то белыми, то желтоватыми стенами домов, храмы и лавочки, жилища богачей и витые ножки уличных скамеек вокруг фонтанов — всё складывалось в цельный и лёгкий образ, который венчался Дворцом Правителей, как праздничный пирог — лакомой горсткой ягод. Когда Лаура только-только вышла за Ринцо, ей доставляло подлинное наслаждение приходить на виантские рынки вместе с Челлой и перебирать пёстрые овощи, торгуясь с крикливыми продавцами, или листать подержанные книги, которые выкладывали в лотки у монументальной белой Академии. Она редко понимала в них что-нибудь, но сам процесс привлекал необычностью.
Ещё ей нравилось наблюдать за людьми в толпе — за выражениями лиц, гримасами, непроизвольными жестами. От важных чаров и закрытых вуалями чар до нищих и купцов из Минши — в Вианте были все, все они жили, дышали, разговаривали; после возвращения в тихую Ариссиму Лауру пошатывало от избытка впечатлений, она чувствовала себя мехом с вином, готовым лопнуть. Потом она по несколько дней в счастливой лихорадке не выходила из мастерской, и один Ринцо знал, чего ей это стоит.
Но теперь всё было не так. Сойдя с «лепестка», Лаура чуть ли не бегом бросилась в сеть улочек, чтобы она скорее поглотила её. Она выбрала самую густую вуаль и, воспользовавшись плохой погодой, прикрыла голову, но всё равно не была уверена, что останется неузнанной.
А узнать её ни в коем случае не должны.
Лаура торопилась. Она неплохо знала город, но сейчас всё мешалось у неё в голове. На всех углах продавали миншийские маски и статуэтки Велго к празднику. Вкрадчивая зелень плюща на стенах и мха (от влаги под водостоками), жёлтое хрусткое яблоко на зубах у подмастерья, голубые чулки на бельевой верёвке — краски жилого квартала агрессивно бросались со всех сторон, раскалывая сознание. Лаура брела к тому месту, которое ей назвали, и иногда спотыкалась: всё меньше оставалось дыхания в лёгких, всё меньше времени… Она старалась не думать о том, на встречу с кем бежит, закутавшись, точно преступница. У неё вообще плохо получалось думать в последние дни, исчерченные страхом, как листки в альбоме для набросков.
И она в первый раз отправилась в Вианту без ведома Ринцо. Можно было, конечно, придумать любой повод, даже самый глупый — он поверил бы, не усомнившись. Но мысль о лжи Ринцо была противна, и теперь Лаура молилась, чтобы он не вернулся домой пораньше.
— Эра Лаура! — позвал её негромкий, глуховатый голос из-за стены — ещё тише, чем голос дорелийки с утра. Лаура остановилась и перевела дыхание. Мощёный переулок перед ней круто уходил вниз, обрываясь тупиком.
А слева тянулась самая заурядная стена бедняцкого дома. Только вот ближе к углу, под заколоченным окном на втором этаже, углём был намалёван дракон. Неумело и криво — пузатая ящерица с крыльями, вот и всё. В другое время Лаура не удержалась бы от того, чтобы насмешливо фыркнуть. Но сейчас лишь вздрогнула: дракон и был нужным знаком.
— Я здесь, — сказала она и взялась за концы вуали; скользкая ткань не держалась в руках — или у Лауры попросту вспотели ладони. Если бы она так же волновалась перед разговором с Синной, эта ехидная лиса ликовала бы.
Из-за угла выступил человек в чём-то сером. Просто человек, каких тысячи в городской толпе — Лаура наверняка не заметила бы его на площади или в лавке. Смуглый, как все кезоррианцы, но не до черноты, как неотёсанные иры и эры из южных провинций. Не низкорослый и не особенно высокий, не толстый и не худой. Тёмно-карие глаза спокойны под слегка нависшими бровями, ноздри длинного носа подрагивают, будто втягивая резкий запах. Он ступал осторожно и мягко — Ринцо так перемещался по дому, когда думал, что Лаура работает или спит.
Но у Ринцо это получалось трогательно, а у безликого незнакомца страшно.
— Вы пришли чуть раньше назначенного. Похвальная пунктуальность.