Путешествие по стране Руставели

Завтракаем мы на тенистой веранде; окружающий дом виноградник заливают лучи солнца. Как раз в тот момент, когда Леван на прощание поднимает искрящийся в лучах утреннего солнца бокал красного вина, с ночной смены в шахте возвращается его брат. Все вместе мы пьем за благополучие наших детей, наших семей, наших народов.

…Далеко внизу, на дне долины, в которую можно заглянуть отсюда сверху, неслышно снуют, словно игрушечные, груженные углем поезда. Жаль, что не удалось больше поговорить с братом Левана, шахтером! Он понравился мне сразу, как только въехал во двор на своем мотоцикле. Его открытое лицо, застенчивый взгляд, манера, с которой он поздоровался со своей веселой женой, протянул мне руку и заговорил со мной, — все это сразу вызвало к нему доверие и симпатию.

Нахвамдис! До свидания!

Окольными путями

Дальнейший путь в сторону Малого Кавказского хребта проходит на головокружительной высоте. Секарийский перевал, по которому шоссе пересекает скалистый гребень хребта, должен быть где-то неподалеку. С трудом мы пробираемся вдоль отвесной скалы ущелья к вершине хребта. Молчим. В днище машины камни стучат так сильно, что не слышно даже собственного голоса.

За одним из многочисленных выступов, который мы огибаем, нам преграждает путь длинный толстый ствол дерева. Гоги останавливается, мы, трое мужчин, выходим.

Внушительных размеров дерево было, видимо, только что свалено со скалы. Оттуда его просто спихнули в ущелье. Пока мы осматриваем его со всех сторон и размышляем, как его убрать, сверху до нас доносятся крики, напоминающие "раз-два, взяли!".

Испуганно я отталкиваю Реваза в сторону. Ведь они могут свалить и еще несколько деревьев! Не теряя присутствия духа, Гоги бежит к машине, в которой, не трогаясь с места, сидит Кетеван, и отъезжает немного назад.

Реваз и я запрокидываем голову и что есть мочи кричим наверх лесорубам, чтобы привлечь к себе их внимание. Когда отзвуки нашего крика смолкают, наверху становится тихо, и через некоторое время на крутом утесе показывается мужчина. Облегченно вздохнув, мы вновь поворачиваемся к дереву-великану и втроем то с одной, то с другой стороны пытаемся сдвинуть толстый конец корявого ствола, упирающегося в скалу. Его верхний, более тонкий конец на несколько метров завис над ущельем и лишь еле-еле вздрагивает, когда мы изо всей силы налегаем на толстую часть дерева.

Гоги бросает на препятствие орлиный взгляд и ворчит: "На шоссе этого с нами не случилось бы".

Реваз, подбоченившись, тяжело дышит и делает вид, будто бы ничего не слышит.

После небольшого раздумья Гоги вынимает из машины топор и, ничего не говоря, срубает с одного из деревьев толстый, довольно прямой сук. Подсовывая его вдвоем под ствол, как лом, мы пытаемся свалить срубленный гигант, используя рычаг. Но наш рычаг трещит и скрипит, а ствол даже не шевелится. Выдохшись, подходим к машине и садимся.

Но в этот момент мы слышим на верхнем конце дороги грохот камней. Шум становится все ближе, а через несколько минут из-за ближайшего выступа скалы выезжает оливково-зеленый самосвал. Приближаясь с выключенным мотором, он останавливается примерно метрах в двадцати от преграды. Из машины выходят четверо мужчин. С надеждой Реваз подбегает к ним и что-то быстро говорит на своем родном языке.

Пассажиры машины, смеясь, смотрят наверх, засучивают рукава и оглядывают непреодолимое для нас препятствие. Затем двое из них приносят большой плоский камень и подсовывают его, насколько это возможно, под середину ствола.

С напряженным вниманием мы наблюдаем за тем, что происходит. Проходят секунды, минуты. Бревно не трогается, лежит, как застывший бетон. Но вот оно вздрагивает и медленно, еле заметно перекатываясь, делает оборот, поворачивается тяжелым концом к краю пропасти и с грохотом летит вниз. Вот это да! Мы выходим из машины и идем благодарить наших друзей по несчастью.

— Что? Вы немец! — говорит самый старший из них, неуклюжий, с огромной седой гривой волос, которого другие называют начальником, шефом. — Гость из Германской Демократической Республики? Так его нужно встретить как положено, по обычаю!

Реваз противится, но это не помогает. Не успеваем мы опомниться, как прямо на камнях — где же еще? — расстилают белую скатерть, режут хлеб, колбасу, сыр и из широких плетеных бутылей разливают в глиняные кружки красное вино.

…Солнце уже высоко в небе, когда мы наконец попадаем на голый, холодный гребень Малого Кавказа. Вместо ударов гальки нас теперь сопровождает шуршащий скрип: мы едем через заснеженные горные луга. У одной ровной впадины мы останавливаемся, чтобы пропустить пастуха с отарой овец.

— Там, впереди, уже турецкая граница, — говорит Реваз и показывает вдаль, через блеющих овец. — Километров пятнадцать, не больше.

— А до Рустави сколько? — спрашиваю я.

Реваз недовольно машет рукой. Нам нужно было бы быть там еще до обеда.