Путь войны

— Аномальная реакция организма. Плюс стресс главного ответственного, недосып и общее ослабление организма. Мы еще очень мало знаем о медицине радиации, — добавил он, будто извиняясь за собственный недосмотр.

— Лечить?

— Уже лечим, — произнес Русов. — Даем йодистый калий, готовим переливание плазмы, белковая диета… Но запас калия мал.

Крамневский несколько секунд мутным взглядом смотрел на желтую стену и место, где она переходила в чуть изогнутый потолок. Обычно неслышная и почти неощутимая на ходу вибрация корпуса била в череп, как будто командир «Пионера» приложил голову к отбойному молотку. Частые уколы боли простреливали от сердца к зубам.

— Почему так мало медикаментов для борьбы с облучением? — спросил он, наконец, с трудом сдерживая внезапную вспышку ярости. Разум Илиона понимал, что это реакция психики на напряжение, болезнь и общий эмоциональный фон. Но от понимания легче не становилось. Мутное, темное желание выплеснуть ярость и злобу на все и всех поднималось из глубин естества и почти целиком затопило его сознание.

— Лечить облучение — это все равно что «лечить пулю», — мягко объяснил Радюкин, прекрасно понимая состояние Крамневского. — Беда в том, что мы не только облучились, но многие еще и дышали радиоактивной пылью. Теперь в костях содержатся радиоактивные кальций и фосфор. Защиты практически нет — вернее, есть… но принимать эти медикаменты нужно заранее и в токсической дозе. Сейчас наша задача — убрать источники облучения внутри организма. Лечение сводится к тому, что мы сначала вымываем из костей радиоактивный кальций, а потом пытаемся вернуть нормальный. Не было нужды брать с собой большой запас таких медикаментов, господин капитан…

— Командир! — рявкнул Илион, с силой ударяя кулаком по столу. — Я же говорил — командир, и никак иначе! Капитаны — на «купцах»! Не было нужды, значит?!

— Я понял, — спокойно и ровно промолвил ученый. — Я понимаю, командир, прости.

Крамневский припечатал стол ладонью и открыл рот, собираясь высказать все, что думает, о сухопутных крысах, которые жизнь просидели по кабинетам и решили, что знают о море, но Радюкин опередил его.

— Илион, если ты сейчас пойдешь в разнос, мы все пропадем, — сказал он, неожиданно накрыв ладонью подрагивающие пальцы подводника. — Без здравомыслящего командира — никто не вернется. А мы должны вернуться. Эта чертова пыль… она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, я боюсь, что там органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это пыль атомного взрыва.

С минуту Крамневский сидел недвижимо, тяжело и шумно дыша, пока его взгляд не прояснился. Злобный маньяк понемногу уступал место смертельно уставшему и тяжело больному человеку, держащемуся на одной силе воли. Заметив, что командир понемногу успокаивается, Радюкин убрал руку и закончил:

— Действительно не было нужды. Такого рода лекарства — не аспирин, они сами по себе очень токсичны. Это как встречный пал, чтобы сбить пожар — тот же огонь, только разрушений получается меньше. Их нет смысла брать бочками на весь экипаж, потому что нормальное применение требует госпитализации и полного покоя. Снизить рабочую нагрузку на экипаж мы не можем. Что возможно — это йодистый калий, симптоматическая терапия для всех, и льготный режим для трех-четырех наиболее пострадавших. Все.

— Ясно, — отрывисто произнес Крамневский. — Время?

— Мы сделали отдельную симптоматическую карту на каждого члена экипажа и тщательно дозируем лекарства, — вновь вступил в разговор Русов. — Неделю работоспособности гарантировать можно, дальше люди просто начнут падать с ног.

— А со стимуляторами?

— Стимуляторы… — старпом потер подбородок. — Никто не пробовал подхлестывать организм, поврежденный радиацией.

— … эта чертова пыль… она странная. Тонкая, как ил, и содержит самые разные элементы, как ил… и я боюсь, что это — органика, прожаренная атомным огнем. Неважно, растения, животные или просто земля. Это — пыль атомного взрыва, — проговорил Радюкин, сцепив пальцы в замок, и только побелевшие костяшки выдавали напряжение. — Атомные испытания. Мы должны вернуться и сообщить об этом, даже если придется всплывать и выдавать в эфир открытый текст.

— Мы фоним, — сообщил реактор-инженер. — После этой клятой пыли, слабо, но фоним. Все продули, вымыли дважды все пресной водой, чтобы без коррозии, но фон остался. Надо молиться, чтобы у шакалов наверху так же не было внешних радиометров. Иначе нас вычислят в момент, а форсированного режима реактора мы уже не обеспечим — сорвет всю заклейку. Не уйти ни в глубину, ни на скорости.

Крамневский посмотрел на Трубникова и спросил:

— Что с материалами?

Начальник команды радиоэлектронной разведки «Пионера» всегда имел очень злобный вид, благодаря глубоко посаженным глазам и тяжелому взгляду. Усталость и ненормированная работа не прибавили ему доброжелательности. Ответ последовал незамедлительно.