Путь войны

— Большой, — подытожил Илион, командир с акустиком переглянулись и одновременно невесело усмехнулись. Они уже устали удивляться местным чудесам. Подумаешь, транспорт-исполин, в два с лишним раза больше, чем самый крупный линкор Империи. Там, где на экваторе в считанные часы температура падает до минус сорока и образуются километровые льдины, возможно все. Может, здесь и псоглавцы где-нибудь живут.

— Надо решаться, — неожиданно посоветовал Светлаков, поколебался и закончил. — Я так больше не смогу — даже с таблетками и переливаниями. От слуха почти ничего не осталось. Скоро от меня проку не будет.

— Сколько до него? — спросил Илион.

Акустик стукнул ногтем по индикатору в виде планшета с координатной сеткой.

— Тридцать миль и еще чуть.

— И никого больше?

— Никого. Эскорт эсминцев отвалил, он прет в одиночку, как мамонт. Наверное, его теперь приняли с воздуха.

— Можем успеть, — подумал вслух Крамневский. — Как раз успеем, и на таком шумовом фоне можно делать все, никто ничего не услышит…

Остальное он не стал произносить вслух. Было над чем подумать.

Проблема возвращения для «Пионера» заключалась в том, что никто не мог указать в точности — на какой глубине проходит граница зоны перехода. Поэтому субмарина должна была как можно ближе «прижаться» к надводному кораблю, иначе можно оказаться на незримой линии, разделяющей миры. Что произойдет в таком случае — оставалось загадкой, но вряд ли стоило ожидать хорошего.

Один раз рискованная операция удалась, теперь ее следовало повторить. На малошумной субмарине, с опытным экипажем, укрывшись под достаточно большим судном — проблема являлась технической и решаемой. Однако, до сего момента никто не пытался замаскироваться настолько большим кораблем. Гигант, рвущий океан целой батареей многометровых винтов, расположенных в непонятной конфигурации, должен был создавать чудовищную турбулентность под днищем и вообще вокруг. Управлять подлодкой при таком волнении, да еще буквально «на ощупь» — в этих условиях понятие «риск» обретало новые краски.

— Считаем курс, — приказал командир. — И… Снимаем пломбы с пульта управления оружием.

Радюкин стиснул зубы и зажмурился. Не помогло.

Шум изматывал, он бил в голову подобно копру, методично и неустанно. Ввинчивался в уши дробным грохотом, словно «Пионер» попал в гигантскую бетономешалку, полную крупного гравия. От шума нельзя было скрыться, даже в наушниках страшная вибрация вгрызалась в каждую клетку тела, а рокот многократным эхом отдавался под сводом черепа.

Батискаф вмещал восемь человек. Впереди, в отдельной капсуле с маленькой шлюзовой камерой, в металлическом кресле-«скелете» располагался оператор-рулевой. Остальные семеро размещались в следующем отсеке, вдоль бортов, четыре человека с одной стороны, три с другой. Поскольку аппарат изначально предназначался для экипажа в скафандрах, пассажирских сидений в привычном виде не было. Экипаж, кроме рулевого, размещался стоя, в специальных амортизированных ложементах, с рамами-фиксаторами. Размещение «три на четыре» тоже имело причину — место четвертого пассажира по левому борту занимала специальная стойка с креплениями — для рабочего инструмента. Стойку срезали автогеном, каждый сантиметр свободного места использовался, чтобы разместить и принайтовить контейнеры с записями электронной разведки, дневниками аналитиков, пробами воды и воздуха.

Крамневский был готов оставить одного из группы Трубникова на «Пионере», чтобы освободить место Шафрану, но с помощью творческой импровизации удалось обойтись без лишнего драматизма. Механик занял место ученого, а самого Радюкина просто положили на пол, в узком проходе между ложементами, как железного дровосека. Водолазный скафандр большой глубины не предназначался для лежания, кроме того, тонкие борта батискафа передавали внешние шум и вибрацию с минимальными ослаблениями прямо на металл брони и заключенное в нем тело. Тошнота все чаше подкатывала к горлу, перехватывая его как удавкой, Радюкин судорожно сглатывал и улыбался, невероятным усилием напрягая каменеющее от напряжения лицо. Улыбка, точнее, напряжение соответствующих лицевых мышц, подавляла рвотный рефлекс. Еще помогало понимание того, что рвота или дыхательный спазм в защитном костюме могут убить вполне быстро и надежно. Конечно, шлем скафандра в этом отношении безопаснее дыхательной маски, и все же — приятного мало.

Неяркий свет плафона, укрытого за металлической сетью, немного бликовал на металлических поверхностях. Тусклое освещение и взгляд снизу вверх не позволяли увидеть лица соседей, и казалось, что в тесном отсеке безлюдно — только несколько неподвижных статуй. Приступы неконтролируемого страха подступали все ближе, временами Егор Владимирович впадал в паническую прострацию, тогда казалось, что он остался один, совсем один. Оставалось лишь понимание того, что он вряд ли сумеет подняться без посторонней помощи, и скорее всего так и останется лежать, беспомощный, пока не закончится воздух.