Путь в Обитель Бога

Как они вытрясают из пленников информацию, все мы отлично знали. Поэтому я поднял наш отряд на ноги сразу после того, как погасли разведённые Имхотепом костерки. Никто не сопротивлялся. Генка аж зубами заскрипел от натуги, когда ему пришлось вставать, но встал. Меня мутило, грудь продолжала болеть, и я всё невольно ощупывал её рукой, желая убедиться, что в том месте, куда Имхотеп засовывал пальцы, нет никакой дырки.

Когда тронулись, наш отряд выглядел не лучше, чем бродячий театр нищих и калек на походе. Тотигай скакал впереди на трёх лапах, поджимая правую заднюю, за ним ковыляли мы с Жданом. Генка поддерживал руками разбитую голову и поминутно стонал. Он заработал сотрясение мозга, и ему, по-хорошему, нужно было бы несколько дней лежать, но такого мы позволить себе не могли. В пропитанной кровью драной рубашке я выглядел похуже любого оборванца, и потому вскоре её выкинул, одев жилет на голое тело. Шествие замыкал Бобел, как наименее пострадавший.

Додхарская пустыня — это вам не рай, особенно в тех местах, где нет никакой растительности; и хоть климат на Додхаре смягчился со времён Проникновения, неподготовленному человеку или же больному здесь делать нечего.

Неподготовленным никто из нас не был, однако всем пришлось несладко. Солнце светило, казалось, вдвое ярче обычного, и припекало вчетверо сильнее. От камней исходил жар, безжалостно истязавший наши избитые тела. На счастье через несколько часов прошёл небольшой дождь, почти не смочивший землю, но всё же сбивший духоту и освеживший воздух.

За оставшуюся часть дня мы прошли немало, вымотались окончательно и заночевали прямо на тропе не разводя костра. Без всякого аппетита поужинали галетами, но стоило нам часок побыть в покое, как всем захотелось есть снова. В итоге за долгий додхарский вечер мы поужинали целых три раза, и наутро чувствовали себя гораздо лучше. Имхотеп не подкачал. Тотигай уже смог приступать на больную лапу, а у меня прошла грудь. Генка всё ещё постанывал, но реже.

Вскоре я заметил, что тропа свернула, и ведёт теперь не к Чёртовой Деревне, а в сторону Бродяжьего леса. Выходит, разгребатель без просьбы с моей стороны изменил направление. Может, ему это подсказал Имхотеп. Или разгребатель прочёл мои мысли и догадался сам. В любом случае, он сделал то, что требовалось. Я намеревался выбраться с лавовых полей и сразу послать его назад, чтобы он завалил тропу.

Местность изменилась: вновь появилась трава, росшая островками на слое вулканического пепла. Между бугров лавы всё чаще попадалась вездесущая додхарская акация. На горизонте маячили дебри Бродяжьего леса. Хребет Единорог, протянувшийся на равнину из горной страны, раскинувшейся справа от нас, грозил небу своим единственным высоким и тонким пиком, похожим на поднятый вверх указательный палец. Слева проходила Граница со Старой территорией. Почти сразу за ней был земной лес, ещё дальше — город.

Я по-прежнему не имел понятия, в какой стороне мы станем искать корабль Надзирателей. Но с самого начала так получилось, что мы всё время шли на юго-восток — в направлении, которое и мне самому почему-то казалось наиболее заманчивым. Теперь, прежде чем продолжать путь, следовало восстановить силы и разжиться нормальной едой. А в плане пополнения припасов не найти лучше места, чем Бродяжий лес.

При других обстоятельствах мы бы добрались куда следует уже к вечеру, теперь же пришлось заночевать на полдороге между лавовыми полями и рекой. Это были уже хорошо знакомые места, мы бывали здесь всякий раз, когда ходили в город. Ориентиром служил ибогальский корабль, упавший на землю вместе со всеми остальными, когда рувимы наложили своё заклятие.

Он походил на кукурузный початок, только огромный. Внешние мембраны зёрен-ячеек, бывшие когда-то выпуклыми, теперь прогнулись внутрь, да и весь корабль заметно усох по сравнению с первоначальными размерами. Я наткнулся на него в первый же год после Наложения Заклятия, и мог бы точно сказать, насколько меньше он становится с каждым годом.

Нос корабля зарылся в землю, а округлая корма с дюзами, похожими на раскрытые рты, задралась вверх. В одном месте ячеистая обшивка лопнула, и сквозь разрыв виднелось что-то, напоминающее мумифицированные мышцы и сухожилия.

Мне никогда не случалось надолго останавливаться возле мёртвого ибогальского летуна, но сейчас лучшего места для ночёвки нам было не сыскать. Кораблями яйцеголовых никто не интересуется — в том числе и сами яйцеголовые. Снять оттуда ничего не снимешь, потому что корабли выращивались целиком, вместе со всем содержимым. Использовать их как опорные точки тоже невозможно — бортовые излучатели питались энергией не напрямую, а через двигатели, которые в ибогальских машинах были чем-то вроде сердец. Встали двигатели — встало всё.

В другое время Генка не упустил бы случая залезть в корабль, но после перехода у него опять разболелась голова, и он выглядел совсем тусклым. А Бобел заглянул — удостовериться, что внутри никого нет.