После Проникновения из всего животного мира Додхара людей больше всего занимали драконы. Только что рухнул привычный мир, повсюду царила неразбериха, люди были заняты простым выживанием в новых условиях или взаимоистреблением, и всё же целые команды одержимых зародившимся практическим драконоведеньем романтиков уходили в горы знакомиться с живыми персонажами земных сказок.
Драконы недолюбливают докучливых наблюдателей, страдают особой, только им присущей формой бешенства, в связи с чем их поклонников из нашей среды с каждым годом становилось всё меньше и меньше. Хорошо изучить удалось разве что одноголовых, которые почти разумны, да многоголовых пешеходов, которые слишком глупы, чтобы быть действительно опасными. Вообще, если рассматривать додхарскую живность целиком, нетрудно заметить — чем больше у существа голов, тем меньше у него ума. Генка говорил, что многоголовость на Додхаре развилась ради безопасности и быстрого поглощения пищи — пока не отобрали, — а не для увеличения мозговитости. Здесь даже некоторые одноголовые животные думают спинным мозгом, а в черепе или совсем ничего нет, или есть, но очень мало.
— Ты не знаешь, где сейчас яйцеголовые? — спросил я Имхотепа.
Он закончил с моей головой и рукой и теперь занимался ранами на груди. Изображение морды Тотигая, казалось, было безнадёжно испорчено, однако я знал, что рисунок проявится на заживших шрамах, как это уже бывало.
— Ты мог бы сам посмотреть, где они, — сказал Имхотеп после паузы. — Твой разгребатель рядом.
— Не очень-то он мне такое показывает. Только местность. В плане охоты или разведки от него никакой пользы.
— Вы просто пока не до конца понимаете друг друга. Разгребателю безразлично, что тебе показывать.
Это было для меня новостью. Но сейчас я был больше озабочен другим:
— Ибогалы клюнули на приманку? Пошли за нами?
— Да.
— А я беспокоился, что они сунутся в пещеры. Ведь начиная от Ласточкиных Гнёзд твоих следов среди наших нет.
— Кто тебе сказал, что нет? Ты проверял? Если нет, проверь сейчас.
«Чёртов старикан», — подумал я с раздражением и закрыл глаза.
Прошло немало времени, прежде чем я смог сосредоточиться. Но разгребатель меня услышал. И вот я увидел мехран сверху — горы, Большую тропу, наш бывший лагерь, кратер со скелетом на дне… Картинка увеличивалась, становилась всё подробнее, и наконец я увидел тропу, по которой мы выступили к Вороньим Окнам. И провалиться мне на этом самом месте, если среди наших следов в пыли там не виднелись отпечатки лёгких чириков Имхотепа. Кое-где их перекрывали следы Бобела или мои собственные.
«Никакой он не кийнак, — подумал я обречённо. — И никогда мне не понять, кто он. Может, действительно, Предвечный Нук. Но, скорее, сам дьявол, поскольку только дьявол может одновременно прятаться в пещерах и гулять невидимкой по мехрану».
Тут Имхотеп сделал со мной что-то особо неприятное, я дёрнулся от боли, открыл глаза и стал смотреть.
Его врачевание напоминало бессмысленные действия умалишённого. Он что-то бормотал, и от его бормотания у меня мозги шли кругом. Не голова, а именно мозги — они медленно вращались внутри черепной коробки, от чего перед глазами всё плыло. Немного подташнивало, и я воспринимал происходящее очень отстранённо. Имхотеп пытался прилепить на место лоскуты кожи, постукивал пальцами вокруг ссадин, а потом — клянусь Проникновением! — засунул мне руку прямо в грудь. Я почти ничего не почувствовал, но ясно увидел, как его пальцы ушли в моё тело. Они согнулись, — там, внутри, — после чего Имхотеп резко дёрнул руку на себя. Я охнул — не столько от боли, сколько от неожиданности и давящей нереальности зрелища; грудина хрустнула, и я опять потерял сознание. Когда очнулся, вокруг меня горело несколько костерков, которые Имхотеп развёл в строго определённых местах. В Харчевне он обычно пользуется свечами, и как-то объяснил, что таким образом выжигает болезнь из духовного тела, которое простирается за пределы материального.
Сам он уже занимался Тотигаем. Когда закончил, встал и посмотрел на меня.
— Я оставил Ключ в пещерах, — сказал он. — Мне лучше вернуться. Когда оправитесь и отдохнёте, идите в сторону Бродяжьего леса. Я догоню.
Я видел, что ему не терпится уйти. Первый раз на моей памяти Имхотеп столь открыто выказал свои чувства. Он явно не хотел надолго оставлять Книгу без присмотра. Его беспокойство свидетельствовало о том, что в пещерах Книга не находится в полной безопасности. Ещё у меня мелькнула ехидная мысль, что Имхотеп не хочет надолго покидать своего закадычного друга — Нечистого Феха, в гости к которому так удачно попал, но её я загнал подальше. В конце концов, умение Имхотепа оставлять следы там, где он не был, здорово нам помогло. Яйцеголовые думают, что мы все вместе, Книгу не чувствуют и разыскивают нас для того, чтобы взять живьём и выпытать, куда мы её дели.