Я аккуратно затачивал кусочком песчаника режущую кромку палаша, весело поглядывая по сторонам и прислушиваясь к тому, как Игорь Басаргин смешит собравшихся вокруг, читая на память филатовского "Федота-стрельца". Читал он, по-моему, даже лучше самого Филатова.
Совершенно неожиданно вмешалась Наташка Мигачёва. Скорчив физиономию базарной торговки (что при её раскосых глазах и круглом плутоватом лице было довольно просто), она вступила сварливым голосом:
Я попробовал остриё палаша пальцем и, оставшись доволен, поднялся, потягиваясь.
— Пойду пройдусь, — вполголоса бросил я Вадиму, который, смеясь, мельком кивнул.
Неспешно, лениво, я побрёл в темноту — от костра к костру, ощущая какую-то весёлую пустоту и тихонько посвистывая сквозь зубы. Трава под босыми ногами была ещё тёплой, мягко-шелковистой.
Около соседнего костра мальчишка с копной медных кудрей наигрывал простенький мотив на самодельной блок-флейте. Девчонка из отряда Франсуа напевала по-французски, и я неожиданно понял, что улавливаю суть — через слово, но улавливаю…
Печальная была песенка, а голосок девчонки — чистый, как звон хрустального бокала. Я постоял, слушая ещё, но смысл рассыпался на отдельные слова, остался только красивый голос, сплетавшийся с посвистом флейты. И я двинулся дальше.
Возле другого костра кто-то из русских Франсуа вспоминал под общий хохот, как они встретились — в своё время — с пятью девчонками, попавшими сюда с сумками, полными чёрного хлеба, без которого все к тому времени уже обалдели. Я сглотнул слюну, на миг ярко-ярко представив себе вкус и — главное! — обалденный запах свежего чёрного хлеба. Из магазина лично я домой никогда не доносил хлеб с необкусанной горбушкой…
Я вздохнул и, передёрнув плечами, зашагал обратно — к своему костру. Точнее — к тому, у которого сидел вначале. И ещё издалека услышал бесшабашный, сильный голос Кристины — стоя возле огня, она пела, и как пела — я даже не помню, чтобы слышал от неё ещё когда-нибудь такое…
— Любо, братцы, любо… — ахнули хором сидящие у костра, и я видел обнявшиеся руки и вдохновенно-отстранённые лица…
Жалко сабли вострой — да буланого коня… — уже как-то запредельно звенел весенним громом голос Кристины, и ему откликались остальные: