— Хорошо, — отсёк я. — Теперь вот ещё… Если вдруг случится так, что я не вернусь из этого похода… или ещё откуда-то… Вот тогда, Джек, не дай Танюшке остаться одной. И в первую очередь посмотри, чтобы она не вздумала уйти следом за мной. Ей может стукнуть в голову такое.
Вот на этот раз он удивился. Даже, пожалуй, обалдел. Уставился на меня, недоумённо моргая, потом наконец выговорил:
— Но послушай… почему просишь меня?! У тебя хорошие друзья…
— Хорошие, — кивнул я. — Но они должны думать и о себе. И о своих девчонках. А ты сможешь думать только о ней.
Джек помедлил. Достал из ножен меч и поднялся. Постоял. Я наблюдал за ним снизу вверх. Джек медленно опустился на колено и протянул мне бастард, держа его на ладонях обеих рук и глядя мне прямо в глаза:
— Клянусь, — отчётливо произнёс он, — пока я жив — я буду твоей девушке надёжным щитом и другом. Только другом, князь.
Я коснулся его меча. Джек поймал им лежащие ножны, вбросил в них оружие и сел.
— Принц Чарльз — какой он был? — поинтересовался я. Джек снова немного удивился, но ответил охотно:
— Да каким… Храбрым. Скрытным. И никогда никому ничего не прощал. Он был хорошим вождём и… королём. Вот и всё. Друзей у него не было. Вождю трудно иметь друзей.
— Да, трудно, — задумчиво согласился я. И, поднявшись, собираясь идти спать, убеждённо повторил: — Очень трудно, Джек.
Утром, ещё до того, как мы проснулись, неожиданно прошёл весенний дождь — бурный, шумный и короткий. Я слышал сквозь сон, как он лупит по камням и листве, шумит по скальному карнизу над входом. Потом кто-то спросил по-французски (а я понял сквозь сон): "Кончился?" — и чьё-то утвердительное бормотание.
Вставать я не спешил — наслаждался балдёжным состоянием, этими негромкими разговорами, дыханием Танюшки рядом. Кстати, подумал я, а у нас уже все спят рядом со своими девчонками… а Щусь с саней?
Утренний покой накрылся никелированным тазиком. Я сел, тем же движением подогнув ноги.
Да, Щусь спал возле Сани. Само по себе это не выглядело чем-то странным (вон и Олег Фирсов с Бассом валяются рядом, перепутавшись ногами и руками). Если не знать, что к чему.
Я мысленно даже не сплюнул — смачно харкнул. И потянулся за туфлями.
Сколько раз я это видел — в кино, когда солдат уходит на фронт, прощается с девушкой, и это прощанье длится, длится, и ни он, ни она не могут найти в себе силы его оборвать.
Меня всегда раздражали эти куски фильмов, потому что — по моему мнению — они мешали воспринимать течение событий. А оказывается, что я просто-напросто был дурак и не лечился, потому что уже десять минут стоял, держа ладони Танюшки в своих, сжав их перед грудью.
И не мог уйти.
— Я пошёл, — вздохнул я и, отпихнув локтем рукоять палаша, последний раз сжал ладони Танюшки и зашагал по тропинке вниз.
Я уходил не последним. Меня широкими шагами нагонял Север, придерживая на бедре шпагу, а ещё несколько человек — изо всех трёх отрядов — по-прежнему стояли возле пещеры с девчонками.
— С Кристинкой попрощался, — печально сказал он, подлаживаясь под мой шаг. — Плохо мне как-то, Олег.
— Угу, — буркнул я. Север вздохнул. Его тонкое (аристократическое) лицо стало задумчивым, он вдруг пропел негромко:
— Не замечал за тобой страсти к русским народным песням, — удивился я.
— Я за собой её тоже не замечал… Однако вот. Что-то другое не поётся, — пожал он плечами под своей кожанкой.
— Угу… — повторил я. — Как там у тебя? — я помедлил и напел, как всегда, фальшивя:
Оглянувшись, я увидел, что Танюшка стоит с поднятой рукой на верху тропы.
Прямо в пронзительно-голубом небе.