Путь Сизифа

И нирвана порой убивает.
День, и сад – как в грядущем, вольны.
Только в одури сонного рая
нет ни чтенья, ни дум, ни вины.
Отдыхает нутро примитивно.
Так живем мы в нашем раю —
новизна ли окраины дивной,
то ль беспамятства страшный уют?

Слушатели сидели неподвижно, словно загипнотизированные. Увидел моих товарищей иначе, чем раньше. В них открылись бездны, мимо которых проходил равнодушно. Они сражались до конца, дыша, но подчинились бытия движенью…

Что это было? Сквозь туман услышал голос Магистра:

– Вы заметили, что за множеством фраз-внушений скрыто одно и то же: стремление возбудить вдохновение, отчего исчезает будничная жизнь? Итак, расскажите, что вы испытали?

Матвей заворочался, стесняясь.

– Как будто в молодости шел в окружении молодых девок в степь, покрытую ковром из ярких цветов, и мы пели протяжные песни…

Он вернулся в свой обычный вид, хотя уже не тем морщинистым площадным остряком, не унывающим в любых положениях. Всю жизнь, балагуря, переносил тяготы, а сейчас его остановила глубокая грусть существования. Что-то с ним случилось, но странная народная крепь в душе не позволяла сдаться. Зачем тревожить душу? Лучше не знать.

Марк только хмурился. Раньше летел на романтической метле, как маг и волшебник. И не мог даже предположить, что будет умирать в истерике, потеряв иллюзию. А теперь он с испугом подумал, что, в сущности, еще и не жил, и, может быть, так будет до самой смерти.

Я тоже не мог ничего сказать.

Мы отрезвели. На нас надвинулась прежняя тревога за будущее, засевшая во всех нас, как эта предзимняя слякоть за окном.

– На этом второй урок закончим, – сказал Магистр. – Думаю, от посетившего вас озарения что-то осталось. "Ищи родину, – говорил Есенин. – Найдешь – пан, не найдешь – пропал".

– У нас и так возникают озарения от книг великих людей, – пробовал доспорить Марк.

– Попробуйте вечером разворошить внутри точку экзистенциального одиночества, откуда исходит энергия любви.

С этого времени Магистра мы стали называть коротко Магом.

Маг попросил меня задержаться.

– Вас можно выделить из учащихся высоким интеллектом. Вы много читали. Но вас убивает время, с которым вы не находите контакта. Вам надо преодолеть не отчужденное время, а отношение к нему, убивающее вашу душу. Вы убиваете себя своей отчужденностью перед жизнью.

– Я это понимаю. Но как измениться?

– Казалось бы – тупик: умер близкий человек, оболгали, выгнали, нечем жить. Но за этим – огромный мир, ощущение космоса, изначальные порывы души, которые вроде бы исчезли. Но они не исчезают.

– Это я понимаю, умом. Но как по-настоящему выйти из тупика?

– Попробуем изменить ваш настрой, – похлопал он меня по плечу.

После этого разговора мы ощутили близость друг к другу.

***

Вечером мы поели в столовой, где каждый голосом заказал себе еду, и роботы ловко лавируя, поставили на стол блюда. Мы воспринимали их, как само собой разумеющееся, а Матвей шарахался и извинялся перед каждой железякой.

Потом лестница-транспортер увлекла нас в уютную спальню. Невидимые кондиционеры в механической ласке освежали воздух.

Перед сном в туалете что-то мягкое влажно подтерло и высушило меня, и пахнуло лесной свежестью.

Мы, лежа на металлических кроватях, похожих на медицинские, издевались над Магистром.

Я говорил Марку:

– По-моему, у него непомерное самомнение. Зачем лезет в душу? Что хочет в нас разбудить? То, что покрыто пеплом? Не дай бог разворошить!

– Думает, что может изменить наше кондовое мышление, – ответствовал Марк. – Вместо дела грузит цитатами. И вообще, мы все наелись слов. Слова, слова… А жизнь бьет по голове не словами.

– Бессилие гуманизма. Думает, что этим можно решить наши проблемы.

– Нет, не решишь, – втерся в наш разговор журналист Юдин. – Сейчас все стало пост-правдой. Абсолютных истин в новом столетии нет.

– А казачок-то засланный! – приподнявшись на кровати, закричал Матвей, так громко, что разбудил мирно храпящего бухгалтера Петра. – Любит расковырять нутро, как будто в нас гнилая интеллигентская душа. Вот где настоящая пятая колонна!

Юдин охотно откликнулся:

– Да, подозрительный тип. Наверно, агент ЦРУ, впаривает преимущества их святой демократии.

Марк отвлекся от нашего разговора, вдруг зло оборвал их:

– Проповедники кнута, апостолы невежества, поборники обскурантизма и мракобесия, панегиристы татарских нравов – что вы понимаете?

– Ты чего лепишь? – испугался Матвей.

– Это Белинский, надо бы знать классиков.

И нервно стал укутываться в одеяло. Терпеть не мог «святую простоту» завхоза Матвея, и тем более продажного журналюгу.

Я устыдился:

– Видно, человек-то он не вредный.

Когда все закрыли глаза, автоматически потух свет. В темноте мы успокоились, лежали на широких кроватях, в искусственной доброте умного дома, и почему-то вспоминали о счастливых моментах в жизни.

____