Путь Сизифа

Сейчас угроза ядерной войны консолидировала противоположные силы, и все тревожно смотрели, как наливается катастрофический разряд молнии. Нашей Корпорации объявили санкции, и ее экономической деятельности грозила изоляция. Как шипела телепропаганда противной стороны, та, мол, подбирала партнеров во всех отсталых режимах в мире, чтобы устоять. И объясняла постоянные срывы поставок, задержки зарплаты налаживанием синхронизации, трудностями на пути к гармонизации. Топ-менеджеры Корпорации, как иностранные наемники, якобы, не работали без "мест для кормления" и "золотых парашютов".

Наступила эпоха пассионарности, по теории этногенеза Льва Гумилева. Нации начинали заново делить границы и земли, отнятые силой еще с древних времен, когда они были племенами. Граждане, живущие на западе страны, дрались за спорный островок на востоке, как будто его вырывали у них изо рта. Люди раздражены: все против всех! Бедные не любят богатых, патриоты – либералов, антифа – фашистов, антисемиты – семитов. А граждане традиционной ориентации – неудобно сказать, кого. Москвичи против понаехавших, жители равнин против обитателей гор. Везде вспыхивали конфликты: жителей муниципальных домов с нашествием на их дворы всесильных строителей небоскребов, с устроителями мусорных свалок у носа. Скрытно подсиживали друг друга группировки в силовых органах, ландскнехты ФСИН горой вставали за своих вертухаев, насилующих заключенных. Сильные мира сего пробивали в парламенте нужные законы, семьи воевали за наследство…

Все население разделено на свои тусовки: любители попсы и крикливые пропагандисты заполонившие каналы телевидения, сообщество врачей, бурно встающее на защиту своих врачей, запоровших чью-то жизнь, тихие «средние» бизнесмены, сторожко наблюдающие за быстрыми изменениями законов и правил…

Серое вещество умов не выходило за горизонт острого неприятия внешнего врага, застывшего в упрямстве и без устали уязвляющего гордых славян фейками об их агрессивных повадках, готовности блицкрига в соседние малые страны. Внешний враг обвинял также во вмешательстве русских троллей в избирательные компании стран-родоначальников демократии, убиениях и отравлениях своих же граждан, честно перекинувшихся на сторону демократии, во внедрении в страны демократии боевого снаряда – газопровода «Северный поток».

Наверно, трудно было не сосредоточить в руках одного кумира всю власть, его боготворили, и его же обвиняли в авторитаризме. Никто не понимал, что король создает свою свиту, а народ создает его самого. И сам король чувствует, что он хозяин, но точно не знает, кто его выбрал. И потому говорит: как я могу вмешиваться в суд, если он кого-то приговорил к казни? Не очень понимая, что наш независимый суд никогда не дает оправдательных приговоров – королю в угоду, на всякий случай, из страха перед ним.

Власть, суды подчинялись общей тенденции вмазать по сусалам противников.

Не выходящее за знакомый горизонт сознание не было способно предотвратить ядерную войну. Чтобы собрать воедино всех раздраженных, нужна была мобилизация всех сил, даже построение всего населения в полки и батальоны. Короче, нужен был небывалый подъем духа, как в Великую отечественную войну.

Беседы нашего Магистра и были, наверно, предназначены для подъема духа. Но он плел что-то не то. Наверно, хотел предотвратить катастрофу путем изменения сознания враждующих сторон.

____

– Это и есть неподъемный камень Сизифа, который надо вытолкнуть на вершину, откуда открывается простор ясности, – подтвердил Маг.

Он как будто проник в мои размышления о Корпорации.

– Какой еще камень? – обиделся Матвей. К нему вернулись посторонние мысли. – И так тяжело, а еще камень нести.

– Дурак ты, Мотя, – поддразнивал его Марк. – Говорили же, судьбу нести.

Маг вопросил:

– Кто обрек Сизифа безнадежно тащить камень к вершине?

– Боги? – озадачился Матвей.

– Страсть познания себя и мира, – догадался Марк. Я ответил:

– Это личный груз тягот, и наш общий груз судьбы, который надо вытянуть на вершину, чтобы ощутить согласие с собой и миром.

Маг поощрительно глянул на меня.

– Сизиф был обречен вечно тащить камень на гору Аида, – из-за его хитрости, корыстолюбия и порочности, как описывает Гомер.

Это событие, – рассказывал он, – обросло мифами и смыслами историков и литераторов. Альбер Камю, ощущая безнадежность судьбы Сизифа, стоявшего у скатившегося к подножью камня, сделал вывод, что бытие не имеет смысла, абсурдно. Стоит ли жизнь труда быть прожитой? Сизиф потерял надежду, но также у него не стало самой судьбы, которую он мог бы преодолеть. И он обрел свободу, проявил все свои творческие силы в безнадежной борьбе.