С угасанием звука в круг медленно, можно даже сказать с величием, вплыла фигура в балахоне, из-под капюшона которой струился зеленоватый светящийся туман. Кислотная дымка развеивалась почти сразу от головы, но надежно скрывала лицо или что там у этого балахона на том конце шеи.
Отступая подальше от внушающего нешуточную жуть гостя, Федор следил краем глаза и за остальными фигурами стражей, все так же неподвижно висящими на своих местах. Балахон же, недолго поколебавшись, повернул к ближнему к нему пленнику – дроу, который успел уже подняться на колени. В лунном свете Мальцев отметил, что вечерний концерт не прошел для его соперника даром, кровью из ушей тот залил себе всю рубаху, волосы его выглядели теперь скомканной и испачканной паклей, набрав травы и пыли.
Жуткий гость выстрелил сгустком зеленого тумана, от которого дроу молча повалился на спину, дергаясь как от высокого напряжения. Развернувшись, балахон деловито поплыл к краю сферы, словно на невидимом аркане волоча за собой парализованного пленника.
«Ну почему ты такой дурак?» – задал себе риторический вопрос Федор, с разбега прыгая на спину удаляющейся в воздухе фигуре.
Глава 24. Дела иного мира
Сотрясаясь крупной дрожью, Дитерин только и мог, что таращить глаза да поминать про себя демоновых родственников и свою неугомонную пятую точку, которая ну никак не могла усидеть на одном месте больше седмицы. В свете происходящих событий служба в дворцовой охране не казалась таким уж катастрофическим событием, уже не катастрофический урон самолюбию, а скорее досадные временные трудности. Больше всего сейчас по самолюбию било даже не то, что его как куль с крупой тащат на алтарь, а то, что какое-то недоразвитое тупое животное сумело победить его, первого бойца клана Северной звезды.
Какая ирония судьбы: лучший мечник клана, гроза фронтира и элита арены побит грязными руками какого-то вонючего оборванца. Совсем плохая надпись будет на могильной плите, нелепая, недостойная отпрыска клана Саваох. Впрочем, о чем это я, – одернул себя дроу, не будет ничего, ни могильной плиты, ни заплаканных красавиц (это спорно, поскольку плачущих женщин дроу ему ещё видеть не доводилось), ни церемонных ритуальных жертвоприношений, способных удовлетворить изысканный вкус истинного охотника, ничего не будет.
Перебирая кочки своей многострадальной головой, дроу лелеял только одну примиряющую с действительностью мысль – человечку-то тоже конец. Однако и тут его соперник сумел удивить. Этот яркий образец людской тупости, подождав, пока Жнец повернется на выход, прыгнул последнему на спину. Безмозглое создание, очевидно, не знало, что это высшее воплощение темных душ не уязвимо для материального оружия, и тем удивительнее было увидеть Жнеца, с воем отлетающего за спины окружения. Человечек между тем с удивлённым видом валялся на земле, растирая ноги в том месте, в котором он соприкоснулся с духом – всем известно, что призрачная плоть жжёт как дыхание бездны.
Чувствуя, как руки и ноги, избавившись от пут, постепенно обретают чувствительность, Дитерин, оскалившись в предвкушении, готовился принять свой последний бой. Это будет весело, встать с голыми руками против темных душ бездны, не самая умная смерть, но в дерзости не откажешь.
В ожесточении растирая обмороженные ноги, Мальцев в который раз уже проклял неизвестно откуда взявшееся чувство ложного всесилия, в очередной раз втравившее его в приключение, вот какого черта, спрашивается, он вступился за этого мудака дроу. От этих аборигенов одни неприятности, они тут все агрессивные какие-то, как на строгой диете. Надо было…
Додумать, что было надо сделать вместо глупости, Мальцев не успел, что-то ударило его в спину, отбросив на середину площадки и приподняв на метр над землей; шею и грудную клетку словно сжали холодные тиски, прерывая дыхание и заставляя заполошно сучить ногами и тщетно размахивать руками в попытке освободиться. Затем воздух вокруг Федора начал словно замерзать, сердце, трепыхаясь в чудовищном ритме, с трудом проталкивало стылую кровь. Хрипя пережатой гортанью, и царапая ногтями шею, Мальцев сквозь слезы в глазах видел, как в круг вплыл обиженный им балахон и как будто даже успел уловить некоторый оттенок гнева, мелькающий в зеленых всполохах.
Затем чувство реальности растворилось во льду, и он словно провалился в темный тоннель, скользя со всё нарастающей скоростью и ужасом. С каждым мигом становилось всё холоднее, словно он приближался к чему-то бесконечно стылому, смертельно обжигающему человеческую душу. Стужа острыми когтями сжимала его сердце, заставляя терять волю и остатки ускользающего сознания.
Ну уж дудки! В груди словно разгорелось второе солнце. Своим пульсирующим светом оно наполнило Мальцева яростной силой. Сияние и пульсация внутреннего жара на какое-то время оградили его от бесконечного холода. Падение прекратилось. Он повис посреди пустоты, одинокая искра света посреди бескрайней тьмы безнадежности.