Секундой позже, хотя для Уэллстоуна время ничего уже не значило, чмокающие звуки прекратились, и существо снова поднялось, бросив лишенные крови останки здоровяка. Схватив со взрывной скоростью другого члена съемочной группы, оно без усилий разорвало жертву надвое, как отламывают кусок хлеба от буханки. Кровь и кишки хлынули во все стороны, словно сок из лопнувшего помидора.
У Уэллстоуна потемнело в глазах, но через мгновение он понял, что сам, защищаясь, закрыл лицо рукой. Его мышцы расслабились, подчиняясь атавистическому рефлексу, и он осел глубже за разгромленной нишей, машинально свернулся, как зародыш в утробе, и замер. Он слышал крики, тяжелое хлопанье крыльев, звуки разрываемой плоти и отвратительное причмокивание, ощущал приносимый ветром удушливый запах горелой резины.
А потом хлопанье стихло, все звуки умерли, и наступила тишина. И полная темнота.
Прошло время.
Уэллстоун внезапно понял, что ползет в темноте на четвереньках, весь в слезах и соплях. Он наткнулся на что-то мокрое и липкое, и его тело само, без всякой команды обогнуло препятствие. Рука нащупала потертую каменную ступеньку, тело подтянулось ближе и заползло на нее, потом на следующую. Наверху мелькнул отблеск света, и тело двинулось к нему.
Поднявшись до верхней ступеньки, он увидел в дальнем конце мавзолея дверной проем. Свет шел оттуда. Уэллстоун инстинктивно пополз к свету, медленно выдвигая сначала руку, потом колено, потом другую руку.
Наконец он выбрался наружу. Яркий свет шел справа, а слева дымовая машина выбрасывала клубы тумана. Вдалеке гудел генератор.
Еще там была женщина. Она сидела на земле, скрестив ноги. Блондинка в забрызганной кровью одежде, с опущенной на руки головой. Когда он выполз из мавзолея, женщина подняла голову. Взгляд ее был совершенно пустым, а пятна крови на лице казались жуткими красными веснушками.
Она посмотрела на него и снова уронила голову на руки.
Тело Уэллстоуна решило, что больше не может ползти, как будто на этом его служба закончилась. Он лег рядом с женщиной, свернулся в позу эмбриона и прикрыл голову руками. Он смутно чувствовал, что ждет, но кого или чего – этого он не мог сказать… Как не мог и не хотел бы вообще что-нибудь когда-нибудь говорить.
61
Терри О’Херлихи сбросил Дьюса с колен, встал с дивана в гостиной, прошел на кухню и открыл холодильник. Быстро осмотрев его содержимое, достал бутылочку холодного диетического чая, открутил крышку, вернулся и со вздохом плюхнулся на обычное место перед телевизором. Вмятины в пружинном диване полностью совпали с контурами его тела. Через мгновение Дьюс снова запрыгнул к нему на колени. Это был черный померанский шпиц, радость и гордость его жены. Вечером с Дьюсом гулял Терри. Прохожие посмеивались, глядя на то, как он ведет игрушечную комнатную собачку на поводке, отчего он чувствовал себя клоуном.
Терри глотнул холодного чая, выругался вполголоса и закрутил крышку. Влажный ветер задувал в открытое окно, теребя кружевные занавески. Кондиционер сломался два дня назад, а пенсионное пособие придет только на следующей неделе. Терри приложил бутылку к виску. Раз уж эта дрянь не пригодна для питья, пусть хотя бы немного охладит его.
Он оглядел тускло освещенную комнату: обшарпанный обеденный стол, потрепанный лоскутный коврик, семейные фотографии в заботливо протираемых, но все равно пожелтевших рамках. Сорок два года на штамповочном производстве, пять дней в неделю, в ожидании пенсии – и вот теперь он наконец-то свободен. Отлично. Совершенно свободен.
Его взгляд упал на пепельницу, стоявшую на кофейном столике. Жена протирала ее так усердно, что та чуть ли не сверкала в темной комнате. Молли была чистоплотной женщиной, но тут дело заключалось не в чистоте: она не желала видеть ни пепла, ни окурков, ни чего-то еще, способного навести его на мысли о курении.
То же самое и с выпивкой. Жена раз за разом выбрасывала его бутылки с ржаным виски, а туда, где они были спрятаны, совала всякий хлам. Раньше он держал бухло на кухонной полке, но теперь она заставлена посудой. Молли нашла бутылку даже в подвале и устроила грандиозный спектакль, когда доставала ее. Ищейка, а не женщина.
«Зараза!» – пробормотал он и с громким стуком поставил бутылочку с чаем на стол. Когда эта женщина перестанет шпионить за ним? Он всю жизнь работал. Что плохого в пачке сигарет или в половине пинты? Ну хорошо, в целой пинте? Он прекрасно себя чувствует, что бы там ни говорили доктора из Мемориальной больницы. Это не значит, что он выходит на тропу войны или еще что-то такое. Просто мужчина имеет право на маленькие удовольствия.
На самом-то деле у него была заначка: пачка «Кул» и пара бутылок «Олд Оверхолт», припрятанные на дождливый день там, где Молли их никогда не найдет. От одной мысли, что они на месте, ему уже становилось веселее.
Он приподнял задницу над диваном и пустил газы. Дьюс навострил уши и укоризненно посмотрел на него.
– Ладно, мальчик, – немного виновато сказал Терри, с кряхтением встал и потянулся за поводком. – Давай покончим с этим.